Утро выдалось серым.
Оно вторило моему состоянию, я был не в духе, снова не выспался.
Опять всю ночь во сне — ножки Дженни…
Как я мечтаю хоть одну ночь отдыхать спокойно и не видеть ее маленьких ножек!
И ведь вчера был шанс. Я принял ванну, расслабился перед сном, почитал что-то, я о ней уже почти не думал, и тут — понимаю, что в доме нет молока к завтраку, забегаю в магазин, и на обратном пути встречаю Ее!
Она улыбается мне своей широкой, по-детски открытой улыбкой. Светлые волосы, как всегда, убраны в хвост. На ней — блузочка в горошек, она мила, как летний цветок!
Но главное — на ее стройных ножках — неизменно лаковые туфли на высокой шпильке. Не смотри на ее ноги!!! мелькнуло у меня в голове, но было поздно. Я посмотрел. И вот — всю ночь перед глазами снова плывут высокие арки ее милых стоп, нежно-розовые накрашенные пальчики, в спальне будто стоит аромат ее пяточек. Просыпаюсь, как всегда, в мокром поту… и в мокрой кровати…
Даже во сне я не смею до конца представлять себе то, что я хотел бы сделать с ножками Дженни. Может, я толком даже и не знал. Эта тема для меня всегда была по-особенному болезненна, но и близка, волнительна. Она как бы невзначай вплыла в мое подсознание и прочно обосновалась там, будоража, дразня, смущая…
Однажды я попытался ‘разобраться’ с этим и решил позволить себе подрочить, сознательно думая о ножках Дженни. О ее стопах, косточках юных щиколоток, о проемах между пальчиками. Я попытался представить, чего именно я хочу от них. Сперва было непонятно, я уже был на подходе, и тут внезапно возникло четкое ощущение ее нежных, благоухающих юных стоп, сжимающих мой вот-вот готовый брызнуть ствол!!!.. я представил, как ее стопы судорожно двигаются вверх-вниз, как она сама, обнаженная, сидит с разведёнными коленями напротив меня и сейчас кончит!!!
Оргазма такой мощности у меня никогда до этого не было. Все мое существо выплеснулось из моего ствола и потекло, ее стопы будто сжимали мой извергающийся, мокрый член, продолжая двигаться на нем и сильно дрочить его, я смутно представлял ее влажную, раскрытую девичью щель совсем рядом, слышал ее крик в экстазе. Но главное, ножки! Их прикосновение, их власть над моим членом, их присутствие в моем подсознании… они стали манить меня и завораживать. Я искал повода увидеть их ещё раз наяву, стал не спать по ночам, в каком-то чаду разрабатывая нелепые сценарии, которые позволили бы мне получить доступ к драгоценным стопам, оголить их, предаться с ними любовным, греховным, утехам….
Иногда мне казалось, что она каким-то образом знает о моем сумасшествии. Зачем ещё ей даже с самым невзрачным, простеньким платьицем неизменно надевать эти вызывающие и одновременно отталкивающие каблучищи? Ведь даже самой стервозной стерве, Мэрил Стрип в том фильме о дьяволе и Праде такие и не снились!!
Иногда, желая забыть ее, выкинуть хоть как-то из головы, я твердил себе, что ее туфли для проституток и боссов крупных мафиозных компаний ей совершенно не к лицу, что только какая-то идиотка станет постоянно носить такие туфли с чем попало, что у неё нет вкуса и что мне вообще-то даже не нравятся девушки на каблуках (это правда).
Правда-то правда, да вот только один раз во сне она ублажала меня уже не голыми стопами, и даже не стопами в чёрных чулках, как частенько тоже бывало, а ножками в Лабутенах.
Бог ты мой.
Именно после этого сна я переехал на время к деду в деревню, поняв, что со мной реально что-то не так. Это был пронзительный донельзя сон, утопающий в ощущениях запретного, греховного, грязного, но до невозможности красивого. Дженни на мгновение мелькнула в нем с ярким макияжем гейши, развратно потупила глаза, и тут предстали ее массивные, блестящие в полутьме темно-сливовые лакированные туфли на головокружительной шпильке. Почему-то вспомнился ‘Нос’ Гоголя. У него тогда отрезали нос? почему-то внезапно встревожился я. А вдруг мне тоже отрежут… его?? Я стараюсь прикрыть обнаженный член, но зловеще поблескивающие острые носки этих ядовитых туфлей обвивают мой ствол как змей в саду Эдема, я теряю невинность, покой, счастье, туфли сжимают меня, ее глаза блестят, она дышит, как шлюха, готовая заголосить уличным матом, ее каблук внезапно придавливает мой член, я вскрикиваю от острой боли, кончаю и просыпаюсь!!
…член придавил тяжёлый, острый томик Гоголя, забытый в кровати перед сном. Снова — мокрый сон…
Следует сказать, что ножки Дженни я действительно видел обнаженными наяву, и даже держал. Этого я не забуду никогда! На первом курсе у нас было соревнование, мы должны были пробежать длинную дистанцию, она подвернула ногу и упала на меня, я как раз бежал рядом и удержал ее, потом долго сидел с ней у дороги, пока она не могла ступить на больную ногу. Ей было страшно, я держал ее очаровательную маленькую ножку у себя на коленях, грел руками, гладил, в какой-то момент даже украдкой поцеловал. Я переживал за неё, но был и несказанно счастлив…
***
В моем детстве мама плохо ходила. Она была заботливая, тёплая, весёлая, но прихрамывала. Отчего это было — никто не понимал, или же мне не рассказывали. Я любил ухаживать за ней, часто подолгу растирал ей ноги, грел и ласкал ее больные стопы. Ступни ее я знал наизусть, как какое-нибудь сказочное королевство. Мать я обожал. Мои самые счастливые годы — время до появления Андре. После того, как он вошёл в нашу жизнь, с мамой нельзя было проводить все время, как раньше, беспечно играя и рассказывая друг другу сказки, постоянно обнимаясь. Мне начало казаться, что у неё стал встревоженный вид, как будто она постоянно чего-то немного боялась. Со мной она была ласкова, но об отношениях с Андре никогда не говорила. По ночам я иногда слушал их игры — мне кажется, ему нравилось командовать ею в постели, заводить ролевые игры. Однажды я, неожиданно вернувшись раньше из школы, застал ее в костюме служанки с задранной юбкой и приспущенным сверху платьем. Было отлично видно ее обнаженную промежность, но больше всего меня поразило то, что они делали. Он сидел перед ней с вынутым мужским достоинством, она плотно обхватила его хозяйство ступнями и быстро двигала ими вверх-вниз! В какой-то момент он схватил ее ногу и поднёс стопу к своему носу, жадно втянул ее аромат, затем погрузил пальцы стопы себе глубоко в рот…
Я боялся пошелохнуться и надеялся уйти незамеченным, но тут подо мной скрипнула половица, он повернулся ко мне и меня заметил!!! Ох и досталось мне в тот день!! Мама плакала и умоляла Андре о пощаде, но он был неумолим, спустил мне штаны и бесцеремонно высек на ее глазах…
Упав во время соревнования, Дженни лежала на траве, такая хрупкая, прекрасная и беззащитная, а я держал на коленях ее голые стопы, нежно растирая больную ногу, смотря ей в глаза, пытаясь подбодрить. Ей было страшно, но я смог своей заботой и шутками рассмешить ее, так, что она даже начала смеяться! Этот звонкий, почти детский смех я никогда не забуду, наряду с воспоминаниями о матери это — мои самые дорогие моменты.
И вот она уже совсем расслабляется, я рассказываю ей какую-то забавную историю, она от удивления широко раскрывает большие серо-голубые глаза, стучит меня по плечу, дескать, да ладно, не может быть! Мы смеёмся, она смотрит на меня, наши лица приближаются друг к другу, мы уже совсем близко, я вижу ее пронзительные глаза, веснушки на милом вздернутом носике, я готовлюсь взять ее рукой за подбородок и поцеловать, и тут к нам подбегает ее разъярённый ухажёр Генрих! Генрих кулаком даёт мне в лицо, я отлетаю от Дженни, у меня брызжет кровь из носа, Дженни вскрикивает и начинает плакать, Генрих ругается матом, ещё раз даёт мне пинка, пока я лежу на траве с окровавленным носом, Дженни пытается его остановить, плача, говорит, что я спас ее, но он не слушает, бьет меня, потом поднимает ее на руки и быстро уносит.
Я долго остаюсь лежать там, на траве.
Впервые я увидел ее еще в раннем детстве. Она, может, и не помнила даже об этом. Наши семьи снимали по соседству дачи. В первый раз я увидел ее, когда ее купали в местной речке. Стоял яркий солнечный день (вообще все мои реальные воспоминания о ней — безмятежные и солнечные). Я прибежал на речку купаться и вдруг в лучах летнего солнышка увидел — точнее, сперва услышал звонкий смех — самое прекрасное существо, которое мне когда-либо приходилось видеть. Маленькую девочку с белыми кудряшками, курносым носиком и маленькими ножками в кружевной юбочке купали в реке…
Уже потом мы пересекались в школе и в колледже. В школе мы какое-то время сидели за одной партой. Она любила играть ногой с моими ногами под партой.
После случая на соревновании мы долго не виделись. Мне пришлось какое-то время лечиться дома, потом заболела мать.
Я слышал, что Дженни переехала с Генрихом в другой город. Однажды друг, немного знающий о моих чувствах, рассказал мне, что она беременна и ждёт ребёнка.
И вот этим летом она снова появляется в нашем городке! Нам несколько раз даже удалось побеседовать. Она ведёт себя приветливо, но как-то осторожно. О том дне, когда мы так сблизились и чуть не поцеловались, мы не разговариваем. Своими манерами она теперь напоминает мне мать, которая постоянно, как казалось, чего-то чуть боялась после появления Андре.
Я стал замечать, что она всегда одевает невероятно высокие и изысканные лакированные туфли на высоких шпильках — даже когда наряд совершенно им не соответствовал.
‘Почему ты всегда в таких туфлях?’ однажды не удержался я.
Дженни потупила глаза.
‘Они очень нравятся моему мужу,’ тихо ответила она.
Я стал видеть во сне ее милые ножки. Казалось, именно эти ножки, которые я впервые увидел голенькими на солнышке ещё ребёнком, стали для меня символом нашей бывшей близости, да и вообще символом чего-то доброго и дорогого.
Сперва ножки просто проносились в моих снах, сверкая чистенькими розовыми пяточками.
После нашего разговора о ее каблуках и Генрихе, эмоциональный фон моих снов изменился. Она стала роковой красоткой, ее стопы — желанным запретным плодом. Мой член стал все более явно желать их прикосновения, их ласк. Жажда ощутить их на моем стволе превращалась в нездоровую манию, это я понимал. Я мог часами ублажать себя, представляя себе ее пальчики, как я членом буду тыкаться между пальчиков ее ног, как буду вылизывать ее стопы и пальчики, брать ее стопу в рот, как она будет кончать от этого! Иногда в снах я лежал, а она ходила по мне, и я несказанно возбуждался, чувствуя на себе ее стопы…
Я ничего не мог с собой поделать — а может, и не хотел. Я был один, девушки, родных у меня давно уже не было. Сны, в которых мелькала ее теперь уже дьявольская улыбка, части ее тела, иногда для пущей пронзительности смешанные с воспоминаниями о матери — вот и все, что у меня было. Во сне я почти всегда кончал. Другие женщины меня не интересовали.
Меня интересовал один вопрос, который я не решался ей задать. Родила ли она ребёнка? Она — уже мать? И что делает Генрих?
О муже она довольно неопределенно говорила, что он очень занят работой, все считали, что она оставила его в городе, где они живут.
Однажды мне почти удалось снова сблизиться с ней. Мы встретились на улице случайно, нам нужно было в одну сторону, она явно побаивалась долго идти со мной, но снова начался дождь, у неё не было зонта, и я проводил ее домой — в старый дом ее родителей. Отец ее, военный, ещё был жив.
По пути мы вспоминали школу, шутки прошедших лет, беззаботные времена. Она потихоньку расслаблялась, а я несказанно радовался этому и пытался как можно дольше смешить ее. Дождь уже шёл сильный, она прижалась ко мне, идя со мной под руку.
Боже, подумал я, сколько же времени мы потеряли, а ведь мы могли бы быть так счастливы вместе! Я всегда боготворил ее, и я — достойный мужчина, пусть не богач и не принц, но она никогда не нуждалась бы ни в чем, и я всегда любил бы ее трепетно и нежно…
В какой-то момент она застряла каблуком в грязной канавке. На ней как всегда были эти невероятные лакированные туфли. И вот — как мне почему-то показалось, в последний раз — я снова взял ее ногу, опустившись под дождем на колени и молча помогая высвободить каблук.
Мы приближались к ее дому. Мне так хотелось остановить время, чтобы вечно вот так идти с ней под руку под дождем, прикрывая ее зонтом от невзгод, получая в награду ее застенчивую, детскую улыбку. Но в глубине души я знал, что история эта — не со счастливым концом. Все равно, уже подходя к ее дому, я отчаянно взялся рассказывать ей самый смешной случай, который мог вспомнить. Она смеялась как-то неестественно, было ощущение, что она очень хочет сказать мне что-то, она даже придвинула лицо ближе ко мне и назвала — впервые задолго — мое имя, по моему телу прошла сильная дрожь, мой член вскочил, и тут — тут на крыльцо вышел ее отец, который ее явно давно поджидал.
…И вот я лежу ранним серым утром в кровати один, простыня снова в сперме от снов с ножками Дженни.
Внезапно я понимаю, что должен действовать. Что либо я сделаю что-то сейчас, сразу, либо она опять уедет к своему Генриху и я уже никогда ее не увижу.
На нашей улице ещё — ни огонёчка. Наскоро одевшись, проведя рукой по ещё влажному обмякшему члену, я обещаю себе, что сегодня она наконец возьмёт мой член своими стопами наяву. Я должен показать ей то, чем жил все эти годы, эти переживания, любовь, страсть! Сегодня я наконец возьму ее, и сделаю моей навсегда!
Тихо спустившись на улицу, иду к ее дому. Мне не встречается ни души. Вот я уже почти бегу по переулку, по которому мы недавно шли вместе под дождем. Сердце начинает колотиться в груди настойчивее. В ушах шумит.
Поднимаясь по ступенькам ее дома, я знаю как сделать, чтобы попасть к ней незамеченным. У ее балкончика проходит труба, однажды я видел, как ее Генрих лез по этой трубе к ней.
Пока я осторожно лезу по трубе, глаза начинают застилать эротические видения. Я вспоминаю про Джульетту, тоже выходившую на балкон. Да, мы — как те любовники, которым не суждено было быть вместе при жизни, но которых судьба заставила любить друг друга до смерти. Мы — это все те, кому не дано было простое, человеческое счастье вдвоём. Но сегодня я порву этот странный, трагический порочный круг. Я сделаю ее моей навсегда!
Я стою на балконе Дженни. Серое утро, похоже, не успело ещё проникнуться моим возбуждением. В голове роятся мысли о ней. Я представляю себе ее раздвинутые ноги, стопы, ритмично двигающиеся на моем члене. Что я скажу ей? Как объясню свой поступок?
В мыслях появляется Генрих, он хватает ее и вонзает ей между обнаженных ног своё жало. Он начинает грубо трахать ее! Я вижу со спины, как он трудится в ней, она обвила его ногами в Лабутенах! Я отталкиваю его, снимаю ее туфли, возвращаю ее стопы на свой ствол, я почти кончаю, наблюдая ее раздвинутые колени и открытую только для меня пещерку… она проворно трёт себя рукой…
Я влезаю через окно в ее комнату. Дженни спит, ее светлые волосы раскиданы на подушке. Грудь в розовой ночнушке спокойно вздымается. Мой взгляд падает на низ кровати, где из-под одеяла высунулась ее прелестная ножка в розовом, вот-вот готовом соскользнуть носочке!
Я подхожу, вынимаю член, моментально вставший при виде ее ножки. Я не могу отвести от ее ножки глаз. Это само сладострастие! Нежная, бледная идеальная кожа, эта узенькая щиколотка с до боли знакомой костью, которую я растирал ей тогда, в тот день соревнования! Розовый носочек с кружевным ободком, готовый соскользнуть и обнажить самое интимное — мягкий, беззащитный низ ее стопы, как улитку без панциря, как даму, внезапно застигнутую без одежды. Сегодня я, наконец, проведу пальцами по этому сокровенному местечку не для успокоения боли, а для чисто звериного наслаждения!
Я позволяю себе удовольствие немного поласкать своё твердое, готовое к бою орудие, глядя при этом на свою спящую любовь. Сегодня ты наконец коснёшься ступнями моего зверя, шепчу я, начиная подходить ближе к кровати…
Подо мной скрипит половица. Дженни открывает глаза.
Я вижу, что она может закричать, и быстро закрываю ей ладонью рот. ‘Тише, моя любовь! Мы слишком долго ждали, чтобы снова упустить шанс быть вместе!’ настоятельно шепчу я ей, потом просто накрываю ее тёплый мягкий рот своим, и наши губы сливаются в мучительно долгом поцелуе, которого я ждал годами! Мой язык не спеша исследует недра ее рта, я с удовольствием предвкушаю, как скоро буду изучать ее другой ‘ротик’, другие, даже более завораживающие губки!
Она не сопротивляется, сразу отдаёт рот полностью в мое распоряжение. Она открывает его для меня, и я утыкаюсь в его мягкое тепло твёрдым языком. Ее рука сталкивает с груди одеяло, спеша, расстёгивает пуговицы на ночнушке, она берет мою руку и заводит себе под ночнушку, кладёт на грудь! Мой ствол, столько лет ждавший этого, стоит как каменный!
В какой-то лихорадке, как во сне, я начинаю бережно ласкать ее надо сказать, довольно крупную и явно возбужденную грудь. Сколько раз я пытался вообразить, как выглядят ее сиськи! Будто читая мои мысли, она стаскивает ночнушку и предстаёт передо мной полностью нагой. Моя Ева, моя Джульетта, моя единственная любовь! Она идеальна. Круглая, довольно тяжёлая грудь, твёрдые торчащие соски, темно-розовые. Очаровательные бледные ареолы. Она стонет, я начинаю тискать ее сосочки.
Ее ручка медленно отодвигает покрывало ниже, теперь моему взгляду открывается ее животик. И тут меня словно нож в сердце пронзает боль: внизу живота у моей любви — длинный шрам. У моей матери был такой же. Это — следы Кесарева.
Увидев, что я все понял, Дженни целует меня ещё нежнее. ‘Да, милый, да,’ шепчет она. ‘Я все расскажу тебе. Но не сейчас. Я не знаю, сколько у нас времени вместе, а я так давно ждала этих драгоценных минут!’
Ее слова сражают меня наповал.
‘Ты? Ждала??’
‘Да, любимый! Неужто ты не понимал, не видел, как страстно и нежно я желала тебя, ещё со школы! А даже, может, ещё раньше… ты часто снился мне, я трогала себя, думая о тебе!’ Она, смущаясь, утыкается мне в плечо. Я обнимаю ее крепче. Моя рука опускается ниже, я провожу пальцами по этому злополучному шраму.. какая гамма сложных эмоций вперемежку с блаженством обладания этим существом! Господи, ну почему отец ее ребёнка — не я…
‘Помнишь тот день, такой счастливый, потому что ты держал меня и обнимал, и такой ужасный, потому что Генрих все испортил?’
‘Ещё бы!’
‘Позже в тот день я впервые кончила, лаская себя и думая о тебе, милый!’
Я закрываю ей рот губами, теперь мне уже не нужно слов, мои руки ласкают ее грудь, соски, животик. Она снова берет мою руку и — точно так, как в моих мокрых снах — глядя мне в глаза кладёт себе между ног!
Я громко стону, ее взгляд становится испуганным. ‘Тише, любимый!’
Дженни направляет мою руку, я ласкаю нежный бутончик ее клитора! Опуская глаза, я любуюсь ее станом, местечком Венеры. Как же я ждал этого дня, этого вида! Ее лобочек приподнят, она чуть изгибается от желания! Ее прелестный бугорок покрыт мягкими волосиками, аккуратно бритыми по сторонам. А ниже… ее возбужденный клитор, как тёмная пуговка, и такие желанные ‘врата рая’: набухшие темно-красные небольшие половые губки, сочащаяся соками женская щелочка. Дженни направляет мою руку, и я со стоном ввожу в неё палец. Она вся мокрая. Я наконец — внутри неё!
Я не был девственником, у меня все-таки бывал секс. Я предпочитал овладевать девушками сзади, чтобы уменьшить эмоциональную близость. Сколько раз, входя в подставленную переднюю или заднюю дырочку, я пытался вообразить, что страстный повёрнутый ко мне профиль, жаркий взгляд, брошенный через плечо в пылу соития — ее! Но конечно же такого, как с Дженни, у меня и близко не было.
Время остановилось. Сколько я любил свою драгоценную Дженни рукой, не знаю. Знаю, что она кончала, изогнувшись и выпятив возбужденную грудь. Я целовал и кусал ее торчащие темно-розовые соски, ловил ее ароматные губы и заполнял ее рот своим настойчивым языком. При этом я продолжал иметь ее щель, она текла в блаженстве. Ее упругие шелковистые половые губки нежно обнимали мои пальцы, я входил в них раз за разом, Дженни стонала от моих ласк. Иногда она брала мою руку и, трепетно глядя в глаза, с силой заталкивала себе ещё глубже между пухлых сочащихся губ. Она хотела меня!
Второй рукой я терзал ее возбужденную пуговку, ее клитор, гладил и тискал груди, соски. Ее тело было будто создано для меня, для моего наслаждения, и она явно хотела, чтобы я ей наслаждался. Как же я возбуждался, когда она в активном темпе направляла и имела моими пальцами своё лоно, тяжело дыша! Она без слов велела мне брать ее везде, брать ее ротик, грудь, сладкую дырочку. Иногда ее пальцы даже направляли мою руку к ее заднему проходу, и я ласкал тугое, сжатое колечко между ее аппетитных булочек. Она явно хотела, чтобы я вошёл туда, и я послушно толкал пальцы в этот неизведанный узкий проход. Чаще же я вонзался в ее струящееся, горячее лоно. Ее дырочка наконец была моей! Я же всегда и весь был только ее. Лишь от мыслей о ней мой ствол пульсировал и изливался все эти долгие одинокие годы. Лишь от мыслей о ней и о ее ножках.
Наконец настало время проделать с ее ножками то, о чем я всегда мечтал. ‘Любимая,’ с быстро бьющимся сердцем начал я. ‘Могу ли я попросить тебя о чем-то?’ ‘Я все сделаю для тебя, любимый!’ со стоном ответила моя любовь, двигая бедрами, плотно насаженными на мою имеющую ее руку. ‘Поласкай теперь ЕГО, моя девочка,’ едва слышно проговорил я.
Глядя мне в глаза, любимая наконец взяла мой ствол в руки и стала сладко пытать его. В деле ублажения мужчины Дженни оказалась невероятно умела. Где и с кем она научилась этому, я старался не думать. Скоро любимая взяла мою вот-вот готовую лопнуть головку в рот и, попутно лаская пальчиками клитор, стала сосать, лизать, покусывать, тискать ртом мой пенис. Я весь принадлежал только ей. Я откинул голову и лишь наслаждался долгожданным блаженством. В какой-то момент, конечно, я наконец взял ее стопы и приставил их к своему стволу. Как ни удивительно, именно в эту минуту она стала пронзительно кончать. Этот момент я считаю самым счастливым в своей жизни. Любимая плотно сжала мой ствол ножками, ее коленки разведены, я вижу текущую щелку, прикрытые в экстазе глаза, возбужденную крупную грудь, она кончает!
В то утро я проделал со своей Дженни все, о чем грезил все эти годы. Я взял ее в киску, постепенно вводя своё орудие в неё все глубже, смотря ей в глаза, лаская ее бутончик. Я долго терзал своим стволом ее узенькую дырочку, пока она стонала и извивалась. Я насадил ее попкой на свой болт и драл сзади, сверху, снизу, оттягивая ее волосы и грубо трахая в зад с грязными разговорами. Я имел ее между ее крупных грудей. Любимая долго, очень долго ублажала меня своими стопами, ей явно нравилось, а я любил ее сладкие ножки и фаллосом, и руками, и языком. Я сосал их и тискал, нежно проводил по низу стопы, отчего моя любовь смеялась, как дитя! Я лизал ее пальчики, дерзко проникая языком и пальцами в проемы между ними, тыкаясь между ними членом. Это ее очень возбуждало. Трогая мягкий, беззащитный низ ее стоп, я чувствовал себя первопроходцем — это место казалось мне самым интимным и сокровенным в ее теле. Мною даже овладело странное чувство, похожее на религиозный экстаз.
Я изучал и тер костяшки ее щиколоток, наконец-то без боли вспоминая день соревнования. Она клала свои стопы повсюду, мне на грудь, в рот, на плечи, на бёдра. Я держал ее за ноги, дерзко лаская при этом раскрытую хлюпающую щелку. Мы наконец-то вернулись в счастливое, беззаботное детство, ее ножки ласкали мое достоинство, я одновременно трогал ее дырочку, груди, шрам. Ее стопы дрочили мой член сильно и нежно, и довели его до победного конца. За все утро я несколько раз кончил, и моя сперма оросила ее влагалище, сиськи, личико, попочку и ее божественные ножки…
В какой-то момент когда она резвилась, скача на моем члене, мой взгляд упал в угол комнаты за дверью, и я увидел темно-сливовые высокие лакированные туфли. Они были именно такие, как в моем кошмаре! Меня заколотило.
‘Что с тобой, любимый?’ встревожилась Дженни. И тут началась неизбежная развязка.
Скрип половиц за дверью. Я снимаю со своего члена любимую и как молния прячусь за занавеской, хотя по сути почему? Ведь мы — взрослые, влюблённые друг в друга люди!
В комнату заходит отец Дженни. Он нахмурен, стар (я не видел его вблизи много лет), небрит, небрежно одет. Я в шоке замечаю, что из его домашних штанов торчит голый ярко-бардовый член. На грязных штанах — белые пятна, похожие на сперму. Слишком поздно я все понимаю!! О ужас!!! Дженни настойчиво делает мне знак: не вмешивайся!
В кошмарном бреду я наблюдаю, как это чудовище заставляет любимую надеть жуткие лакированные туфли, встать перед ним на колени, взять в рот его елду. Дженни полностью голая, ее грудь все ещё пышно торчит после нашего соития, соски стоят. Ее грудь, щелочка и попка — в моей сперме, но отец этого, видимо, не замечает. (Или… такое бывает часто? Я отгоняю от себя эту мысль.) Сладострастно кряхтя, старик старательно трахает красавицу дочь в рот, покачиваясь. Его рука ласкает ее нежный подбородок, волосы, груди. Она стонет. Он хватается за ее сосочки, вжимает своё хозяйство ещё дальше ей в горло. Он обнимает ее за голову, причитая и что-то лопоча на неизвестном мне языке. Я вдруг вспоминаю, что их семья действительно вроде родом откуда-то издалека.
В какой-то момент мне начинает казаться, что сосать отцу ей нравится, она сосет усердно, кладёт руки на его член, дряблые ягодицы, залезает пальчиками в щелку между его ягодиц, ласкает его обвисшие старые яйца. Она вводит пальчик в его анус пока он трахает ее ротик, он начинает двигаться активнее. Ее пальчики поднимаются к ее соскам, они вместе ласкают ее нежные, торчащие сосочки! Он грубо сжимает ее сосочки, имеет ее в рот, она приподнимает руками свои грудки, предлагая их ему, приподнося их ему, чтобы ему было удобнее их лапать. Он сжимает ее груди, стонет от удовольствия, толкает ее голову себе между ног, заставляет вылизать себе анус! Ее язычок действительно заходит в его задницу и работает там. Потом она снова сосет ему яйца и член, руки обоих вместе подергивают ее сосочки, они постанывают в унисон. От такого зрелища мой член предательски встаёт.
Отец не сильно, похотливо шлепает Дженни по соскам. Она снова заводит пальчик ему в попу. Она широко открывает ротик, придерживая для него груди, он берет свою елду, играет ей у неё во рту, засовывает и вытаскивает, постукивает ею по языку моей девочки. Я не могу удержаться, дрочу. Любимая — быть может, для меня — раздвигает руками ягодицы, показывая свои дырочки и блестящую от моей спермы промежность. Ее бёдра мокры от моего семени. Как бы мне хотелось, чтобы она забеременела от меня!
Отец стонет, поднимает ее с пола, поворачивает спиной, резко нагибает. Она высоко отводит в сторону одну ногу в лакированной туфле, вызывающе ставит ногу на стол, так, что ее киска полностью открыта его взору. Одобрительно крякнув, отец берётся за ее очаровательные губки и теребит их, другой рукой поглаживая приподнявшийся член. Явно сказывается возраст, полной эрекции — даже от такой красотки, раскрывшей для него сладенькую киску — нет.
Дженни, уже не в силах сдерживаться, томно стонет от его ласк. Ее пальчики в быстром темпе теребят клитор. Вот бы быть сейчас сзади неё! Похотливо смотря на отца через плечо, моя девочка ложится грудью на стол, ещё больше прогибая при этом спинку и подставляя ему себя! Отец, хрипло рыча, активно терзает ее пухлые губки, пальцем судорожно тыкает между ними. Другой рукой он надрачивает член. Дженни томно мучает клитор, постанывая. Она продевает назад руку, кладёт на член отца, дрочит его член вместе с ним. Член твердеет. Он уже вовсе не маленький. Ее взгляд на мгновение устремляется в мою сторону, затем ее глаза закрываются от удовольствия. Отец просовывает руку под неё, мнёт ей груди. Она стонет. Она хочет его!!
Плюнув на член, отец начинает вставлять его в дочь. Я уже едва сдерживаюсь, вряд ли я смогу наблюдать их соитие. Член проскальзывает внутрь, старик сильно толкает бедрами и начинает заниматься любовью с Дженни по-настоящему. Я смотрю, как заворожённый. На столе лежит ее задранная вбок ножка в темно-сливовой туфле. Я хочу вмешаться, но стою, как вкопанный. Дженни протяжно стонет. Отец взял ее за волосы, придерживая член рукой, он раз за разом всовывает его во влажную киску дочери, двигая им там. Его пальцы ласкают ее дырочку. Он шепчет ей что-то на их языке, она посмеивается, не открывая глаз. Он ложится туловищем на неё, лапает ее грудь, она стонет под ним, прогибая спинку, он тянется к ее стопе, начинает жадно снимать туфлю. Она поворачивает к нему голову, целует его, насаживается на него бедрами сильнее! Он вот-вот коснётся ее обнаженной стопы!
Тут заклятие как будто пало. Я знал лишь одно — он не должен ласкать ее ног! Его грязные руки не должны коснуться этой нежной кожи внизу ее стопы! Этой волшебной, по-детски мягкой кожи, которая ещё так недавно прижималась к моему члену!
Выскочив из-за занавески, я схватил подсвечник, стоящий на старом столе (вообще все в той комнате было старомодное, из какой-то ушедшей эпохи). Последнее, что я помню — испуганный крик Дженни, ее широко раскрытые глаза и ещё шире раскрытые ноги, рука старика на ее ноге, ее рука судорожно трёт клитор, член старика в ее киске. Старик поднимает руки, кидается на меня с туфлей в руке… больше я ничего не помню…
Очнулся я дома. Голова трещала от боли. Поморщившись, я попытался встать, но не смог. Рядом со мной на подушке лежало письмо.
Сейчас, спустя много лет, я уже могу писать об этом. Тогда я долго не мог успокоиться, ушёл из дома, скитался, возможно, меня клали в больницу, я сбегал, бродил по лесу, даже трахал каких-то гуляющих в лесу девушек. Мне было все равно, что делать.
В письме (пахнущем ею так, что я едва мог читать) она писала, что с отцом спит уже давно. Что это, конечно же, казалось ей неправильным, нездоровым, что она много раз пыталась сбежать, часто мечтала, что я когда-нибудь залезу к ней по трубе и спасу ее, увезу далеко-далеко, и что мы с ней будем очень счастливы вместе. Но отца она боялась и, что ещё хуже, жалела. Мать ее умерла, когда она была маленькой. Кстати, от гангрены в ноге. Отец был безутешен, не мог даже выбросить вещи любимой жены. Однажды Дженни надела мамины высокие туфли. Отец сперва отвесил ей пощёчину, затем стал пристально наблюдать. Дженни подробно описала, как ее отец достал член и стал дрочить на дочь в маминых туфлях. Дженни была заинтригована. Игра стала повторяться чаще. В конце концов, конечно же, он стал пихать член ей в рот, а потом и трахать, но она всегда сперва должна была обувать туфли матери. Дженни казалось, что таким образом он уменьшал угрызения совести перед покойной женой, или даже убеждал себя, что трахает не дочь, а жену.
Дженни признавалась, что ей было отвратительно в те моменты, но ею овладевало также и настойчивое, странное желание. Девушка полюбила раздеваться и красоваться перед отцом на высоких каблуках, показывать ему своё обнаженное тело. Она наклонялась и приоткрывала для него свои половые губки, он со стонами шарил у нее внутри пальцами, трепал ее грудь. Ей нравилось видеть, как он возбуждается и начинает дрочить, потом прикасаться к ней, а потом — брать ее…
Она подсела на высокие шпильки, хотя понимала, что это — нездоровая черта. То ли она боялась недовольства отца, который любил видеть ее на каблуках, любимых его женой, то ли она и сама хотела выглядеть для него привлекательной… Может, ей стало казаться, что без этих туфель она — никто? Может, хотела быть как ее мама, элегантной и любимой, а может, каблуки помогали ей скрывать хромоту от сломанной ноги — кто знает? Высокие туфли она стала покупать себе сама, от мамы осталась лишь одна пара — именно темно-сливовая, увиденная мной в кошмарном провидческом мокром сне ещё в школе.
В какой-то момент, я так понимаю, ее трахал не только отец, но и дед, который тоже был одинок и тоже очень любил ее покойную маму. Был ли секс у ее матери с дедом — не знаю.
Потом у неё начался роман с Генрихом, и тогда отец сломал ей ногу. Я помню, что ее как-то долго не было на занятиях, и что потом, когда она вернулась, она была ещё более замкнута, чем раньше. Генрих, как она писала, интересен ей не был, но с ним был шанс вырваться из сложившейся обстановки. А я, писала она, никак не делал ей предложения… Боже! Почему я не был смелее, не забрал ее отсюда ещё много лет назад?
Беременность, конечно, была не от Генриха, с которым все закончилось довольно быстро, а от отца. Или, возможно, от деда. Отец настоял на родах, ей сделали Кесарево, но ребёнок вскоре умер.
После этого она надолго уехала, и вернулась, по ее словам, именно из-за меня. Как оказалось, пока ее не было, ее отец успел переспать с моей матерью, с которой у него, как Дженни поняла, уже был роман очень давно, в юности. Отец часто говорил ей о моей маме и обо мне. У неё с детства был интерес ко мне, почти как к брату или к близкому человеку. Якобы именно ее отец когда-то повредил моей маме ногу. Мать, похоже, не захотела оставаться с ним, и его это взбесило. ‘Возможно, мой милый, именно он и был твоим настоящим отцом, как бы неприятно это для тебя ни было,’ писала Дженни.
В конце она писала, что искать их бесполезно и опасно, что они уже вряд ли вернутся. Отец ее будет стеречь. Она меня никогда не забудет. А мне лучше ее забыть, тем более, что мы можем быть братом и сестрой.
После прочтения письма у меня было много вопросов. Отец Дженни — мой отец? Что именно было между им и моей мамой? Почему во всех этих историях так важны ноги, повреждённые ноги? Где сейчас Дженни? Почему она позволяла отцу все это делать, зная, чувствуя, что я ее люблю?
В моей жизни потом ещё много что было, на некоторые вопросы я получил ответ, на другие — нет. Такого счастья, как в тот единственный раз в постели с Дженни, я больше не знал. Но со временем мои чувства немного угомонились, пришла старость.
Однажды я лежал в постели серым утром, в голове мыслей особенно не было, изредка приходили какие-то воспоминания. Серое утро вторило моему настроению. Внезапно постучали в дверь, что бывало крайне редко. Почтальон принёс мне посылку. Я раскрыл ее, и на пол со стуком упали темно-сливовые лакированные туфли с высоченными каблуками. Моей любимой не стало.
Теперь, вспоминая о ней, я помню только хорошее. Изредка я даже ещё возбуждаюсь, мое уже дряхлое тело вдруг посреди ночи вспоминает ощущение ее мягких ножек на моем стволе, вид ее больших, как в детстве, глаз и ароматной раскрытой щелочки, и я просыпаюсь весь в поту. Чаще же приходят на ум ее слова из письма о том, как она в юности хотела сбежать от отца и часто мечтала, что я когда-нибудь залезу к ней по трубе и спасу ее, увезу далеко-далеко, и что мы с ней будем очень счастливы вместе.
Признания
1 104
Загрузка...
Очень интересная история. Ножки, ножки. Как будто специально для меня написано.
А ещё очень мощная и драматичная концовка, как в хорошем кино.
Спасибо 🙂
Вам спасибо за добрые слова! Рассказ написан давно, но я не публиковала. Вчера случайно увидела Ваши рассказы, которые мне очень понравились, и решила опубликовать. Так что благодарю!
Не ожидал, что мои творения могут вам понравиться. Большое спасибо!
Как Вы ярко написали про чёрную сторону инцеста! Очень зацепил Ваш рассказ. Спасибо от души))))))
Вам спасибо, очень приятно!