Девушку я встречал, развалившись на диване в махровом халате. Мне кажется, режиссёру такое позволительно. Она вошла, украдкой оглядываясь — курносенькая, с милыми полными губами, чётко прорисованными природой скулами и наивными голубыми глазищами; светлые волосы туго уложены на затылке, бесформенная белая блузка с какими-то рюшами на груди, деловая черная юбка до колен, туфли на невысоком каблуке, — и робко поздоровалась.
Не отвечая, но и не отрывая от неё глаз, я поднял к уху сотовый, незаметно активировал громкую связь.
— Алё, Серёга! — от вопля Георгича я поморщился и чуть отвёл трубку от уха. Так ей будет лучше слышно.
— Ты кого мне прислал?
— Юлия Васнецова, двадцать лет, начинающая актриса без стажа работы.
— Где сиськи, я тебя спрашиваю!
— Да порядок там с сиськами, Серёга. Я её в купальнике видел.
— Порядок с сиськами, когда их не только в купальнике видно! Тебе в сценарии русским по белому написано: «У героини большая грудь».
— Куда уж больше-то? Там же не написано «очень большая грудь».
— Если бы там было написано «очень большая грудь», я бы не тебе, а сразу Машке Зарринг позвонил! Или Хитоме Танаке!
— Да понял я, не ори. Я тебе в следующий раз девку с такими буферами пришлю!..
— Какой, бля, следующий раз?! А сейчас мне кого смотреть?
— Так Юльку и смотри.
— А замены нет?
— Не успел, Серёг. Ну, если честно, даже подумать не мог, что она тебя не устроит.
— Ладно, пока! — я отрубил связь и вновь молча оглядел девушку с ног до головы.
Она стояла, склонив голову, пунцовая, с дрожащими пальцами. Молчание затягивалось.
— У меня не всё так плохо с грудью, — наконец тихо сказала актриса.
— Да к вам, Юленька, никаких претензий, — тут же ласково отозвался я, и девушка робко подняла лучистые глаза. — Это мой партнёр, долбоёб, вечно в косяках, как в шелках. Понимаете, подготовка к съёмке фильма для режиссёра очень суматошный процесс. Целыми днями ношусь, жопа в мыле, скорее бы снимать начать — отдохну от беготни. А то времени не хватает в туалет заглянуть, пока не припрёт окончательно. Даже кастинги, как видите, вынужден дома проводить. А этот мудак мне постоянно неформат присылает.
Секунду поколебавшись, Юленька решительно взялась за блузку и вывернула ткань каким-то хитрым способом. Блузка обтянула её бюст. Ничего так, вполне массивненький. Пятёрка, не меньше.
— Вынужден перед вами извиниться, Юленька. Вы — очень даже «формат».
Юленька польщено улыбнулась, повела плечами (груди послушно качнулись) и тоже решила сделать мне «комплимент»:
— А вы такой молоденький, Сергей… Я вас себе иначе представляла.
— Я просто так выгляжу, особенность организма. Впрочем, талант же не годами приобретается. Это дар. Либо он есть, либо его нет. Вы знаете, что все великие открытия гении совершили в молодости, а потом десятилетиями только доводили?
— Сергей, — решительно спросила актриса, — а почему так важен бюст?
— Так написано в сценарии.
Она потупила глаза, ответ её совершенно не устроил.
— Видите ли, Юленька, в фильме предполагается две откровенные сцены…
— Откровенные сцены?! Но в объявлении об этом нет ни слова!
— Ну как, «откровенные»… Это громко сказано. Мы же не «фильмы для взрослых» снимаем. Сцены будут откровенными ровно настолько, насколько таковыми их решиться сделать сама актриса. То есть при отборе мы во главу угла ставим актёрский талант и внешность — главная героиня должна очаровывать невинностью и владеть актёрским мастерством, — но ни в коем случае не готовность к обнажёнке. Например, позавчера смотрели одну девушку, просто покорены. Выглядит, как ангел, играет, как богиня, буфера — по ведру. Но раздеться решилась только до закрытого купальника — ей едва восемнадцать исполнилось, мама не разрешает. Ну и что? Мы готовы её взять! Купальников, в средние века, правда, не было, так я подобрал ей трико — от шейки до лодыжек и запястий, чёрное, но облегающее, как вторая кожа. Думаю, на груди ткань так натянется, что станет прозрачной, каждую пупырышку на сосках разглядим. Боюсь только, мать именно поэтому трико тоже запретит… Ладно, завтра будет повторный прогон, поглядим. Я это, Юленька, к чему рассказываю? Актрис с более скромными данными много, и вот им уже пригодятся бонусы в виде раскрепощённости. Внешность у вас подходящая, на актёрские таланты сейчас посмотрим, вот вам и вопрос: вы готовы раздеться хотя бы до открытого купальника?
— Я не в купальнике, — не уверенно сказала Юленька.
— Я утрировал, Юленька. Девочек, готовых расхаживать в купальнике, тьма. Давайте посмотрим, до какой степени раскованности способны дойти вы. Подумайте сами — в будущих ролях вам всё равно придётся найти в себе эту границу. Опыт, он незаменим.
Юленька по-прежнему стояла передо мной, развалившимся на диване, и нерешительно теребила пуговицы.
— Давайте, — подбодрил я. — Сначала до белья.
Она вздохнула и стала быстро расстёгивать блузку.
— Стоп-стоп-стоп! Это не порно-кастинг. Меня не интересует смотреть ваше тело. Вы же актриса! Сделайте мне красиво.
Секунду подумав, девушка закинула руки в волосы и выдернула две шпильки. Волосы льняной волной упали ей до ягодиц. Мурлыкая какой-то мотив, Юленька начала танцевально двигать бёдрами и поигрывать отворотами блузки, приоткрывая на мгновения пышную белоснежную плоть.
— Юленька! Стоп-стоп-стоп! Это о-очень красиво. Но если бы я хотел стриптиза, я бы заказал стриптизёршу. Мне нужна страсть! Мне нужна чувственность!… Так, играем элемент сцены: я — ваш возлюбленный. Вы раздеваетесь для первого полового акта со мной, но должны быть активны, потому что я человек старых нравов, и не уверен, что готов на близость. Внимание… мотор!
Юленька отвернулась ко мне спиной, бросила через плечо томный взгляд, склонила голову, занавесив лицо волосами, медленно сняла блузку, задержала на согнутых в локтях руках и позволила упасть. Водопад соломенных волос скрыл спину. Вновь искоса посмотрела на меня, наклонилась на прямых ногах, стягивая юбку, замерла, демонстрируя аппетитную жопку, перечёркнутую тесёмками белоснежных стрингов. Каким-то танцевальным движением выпрямилась и одновременно повернулась, скользнув к моим ногам. Руки её крест-накрест прикрывали груди, сверху всё это занавешивали волосы. Я почувствовал, как лихорадочно забилось сердце. Юленька медленно подняла на меня печальное, умоляющее лицо с приоткрытыми нежными губами и медленно развела руки, раздвинув волосы, словно занавес.
У меня перехватило дыхание. Бог ты мой! Да там была полная семёрка, приплюснутая лифчиком пятого размера — похоже, дурочка стеснялась своей груди.
— Прекрасно, Юленька. Передохнёте?
— Если можно.
— Можно. Осваивайтесь в новом виде. Я хочу, чтоб вы стали полностью естественны.
Она откинулась на выставленные назад руки, демонстрируя своё тело, я же не мог оторвать взгляда от плоти, бугрившейся из лифчика во все стороны. Кружевные белые чашечки оплетали огромные, выпирающие сосками груди узорами неземной растительности. Казалось, эта флора стискивает титьки, впивается в них, как в извращенческих японских мультфильмах.
— Сергей, расскажите, пожалуйста, про эти сцены.
— Вашу героиню зовут Лаура. Её благосклонности добивается женатый барон, и отец, местный пастор, решает сберечь дочь, спрятав в монастыре. Мы посмотрим, если останется финансирование и актриса будет не против, то доснимем самую первую сцену: старый барон зажимает Лауру в углу, вытаскивает из корсета её грудь и тискает; отец Лауры, пользуясь авторитетом и крестом, прогоняет старпёра и забирает дочь. Итак, Лаура попадает в монастырь, но постригу свершиться не суждено. Девушке едва успевают выдать униформу, как монастырь захватывают свирепые гунны. Они насилуют Лауру, но, несмотря на пережитый кошмар, ей удаётся сохранить невинность души. К счастью, монастырь быстро отбивают смелые крестоносцы. Однако, вернувшийся епископ прогоняет Лауру как лишившуюся нетронутости. Девушка оказывается одна посреди выжженной войной провинции, где бродят стаи разбойников. Отважный рыцарь-крестоносец вызывается проводить её до дома. Лаура благодарит его на сеновале. Именно эту сцену мы с вами сейчас начали отыгрывать. А дальше… Вот дальше всё будет полностью зависеть от актрисы. Если актриса будет достаточно раскрепощена, то рыцарь окажется подонком и отвезёт Лауру не к родителям, а на рабские рынки Палестины, где мы отснимем слезливую сцену мужской доминации толпой над бедной белой девушкой. Разумеется, это дополнительные деньги к зарплате. И вот ещё что, если актриса уже на этапе кастинга вдруг изъявит желание отыграть в третьей сцене, это будет безусловный ей бонус. Вы как, Юленька?
— Знаете, я думаю, если смогу раздеться один раз, то и на третью сцену пойду, и на первую, где про барона. Но как я понимаю, сначала нужно согласиться раздеться топлесс?
— Хотя бы.
— Там же будет целая съёмочная группа! Толпа народа: операторы, осветители… И я перед ними, голая.
— Ой, да не беспокойтесь вы. Операторы с осветителями уже таких ракурсов насмотрелись, что у них давно без виагры не встаёт.
— Но причём здесь всё-таки груди? И зачем вам обнажёнка в приключенческом фильме?
— Представьте себе, Юленька: средневековье, дикие времена. Жуть, грязь, нищета… надо разбавить этот депресняк нитью пронзительной красоты. А что может быть прекраснее обнажённого женского тела? Только обнажённое тело с огромными сиськами! Именно по этому в сценарии особо отмечено: «у героини большая грудь».
— А кто автор сценария?
— Я, конечно. Ну что, продолжим?
— Вы хотите, чтобы я сняла лифчик?
Очень!
— Если вы готовы.
Она взялась за бретельки и вдруг отчаянно воскликнула:
— Но вы же сами только что сказали, что сутью отбора будет не голая грудь, а талант и внешность!
— Правильно. Мы берём девушек с ангельской внешностью. Но только из среды большегрудых, к мелкотитечным это не относится. Дальше из этих грудастых ангелочков мы выбираем актрис, а из актрис — самых раскрепощённых актрис. А из раскрепощенных будем смотреть, кто на доп. сцены согласится. Так что всё честно и прозрачно.
— Вы не оставляете мне выбора, — печально склонив голову, сказала Юленька и потянула вниз бретельки лифчика.
— Стоп! А играть? Как я смогу оценить ваш талант, если вы станете тупо заголяться?
— Простите, — она вернула бретельки на плечи.
— Итак, я ваш верный рыцарь, мы на привале, вы решаетесь мне отдаться, благо терять вам больше нечего. Внимание… мотор!
Юленька кошкой скользнула к моим коленям, потянулась, пробежала руками по моим бёдрам, чем вызвала волну приятных мурашек. В следующую секунду тугая мякоть её грудей прижалась к моим голеням. Её влюблённое лицо оказалось между моих ног. Я смотрел на него поверх приподнявшегося в трусах члена, словно сквозь прицел.
— Мой господин, — томно пропела Юленька. — Я безмерно вам признательна. Как я могу отблагодарить вас?
Член сиськами обними и подрочи!
— Миледи, я не нуждаюсь в вашей благодарности. Я выполняю свой долг, как надлежит рыцарю и христианину.
— Ах, сэр, я знала, что вы так ответите. Если бы у меня были ценности, я не задумываясь, осыпала бы ими вас! Но, увы, я владею лишь одеждой, что на мне, — отстранившись, она томно огладила своё тело. Я вылупился на стринги и лифчик.
— Сияние ваших глаз — достаточная благодарность для меня.
— Ах, сэр, я готова очень близко посиять вам глазами. Я знаю, существует лишь один способ, которым настоящая женщина может отблагодарить настоящего мужчину… — она нежно положила голову мне на бедро. Её шелковистые волосы щекотали мне кожу. Я чувствовал как она дышит по мерным движениям упёртых в меня сисек.
— Я тронут, миледи, и с радостью принял бы ваш дар, но, увы мне!, скован обетом безбрачия.
— И я была христовой невестой, сэр, но судьба не спросила меня.
Офигеть, она заплакала! Две горячие слезинки скатились мне на бедро. Сиськи жарко обняли голень с обеих сторон.
— Судьба, миледи? Вы правы. Восемь лет я не нарушал обета, но моего верного оруженосца Жака, больше нет, он пал под стенами Каргасона. И вот судьба сводит меня с вами, и вокруг такая ночь…
Под шумок Юленька умудрилась расстегнуть застёжку бюстгальтера. Подняв на меня умоляющее лицо, она закусила губу и, бросив мне призывный взгляд, повела плечами. Лямки съехали по рукам, груди обрушились вниз белой лавиной, но чашечки каким-то чудом удержались на них.
— Этой ночью можете называть меня Жак, — шепнув это, Юленька качнула грудями. Лифчик упал на пол. Груди повисли во всём своём великолепии, увенчанные нежно-розовыми сосками с огромными ореолами. — Ах, сэр!
Она села на пятки, завела руки за голову, прогнулась в талии, застыла. Качнувшись, тяжелые груди замерли, глядя трогательными сосками чуть вниз. Они были просто прекрасны. Я потянулся и принял в руки их приятную прохладную тяжесть, взвесил в ладонях, покачал, смял, бормоча всякую чушь, лишь бы по-дольше:
— Миледи 18 лет я хранил обет, но не могу устоять перед вашим очарованием. Нет, дьявол не может носить такое ангельское лицо. Я понял! Вы — ангелица, спустившаяся с небес, дабы освободить меня от моего…
— Сергей, хватит уже мне грудь лапать. Или мы переходим ко второй части, к «отдаться»? Мы только про раздеться договаривались.
— Но вы ещё не разделись, — возразил я, продолжая трепать сиськи. — Вы что, рыцарю в стрингах отдаться хотите?
Она ахнула:
— Что? Вы хотите, чтоб я полностью разделась?!
— Юленька! Вы же взрослый человек! Заниматься сексом в трусах как минимум неудобно. Пусть в кино и имитация, но выглядеть-то должно адекватно!
Она вздохнула и скромно прикрыла глаза:
— Сэр, отвернитесь, вы смущаете меня. Я впервые сама раздеваюсь для мужчины, проявите сострадание.
Я закрыл глаза растопыренными пальцами. Юленька поднялась, эротично качая сиськами, и скатала стринги по ногам. Как всегда, они почему-то прилипли к пиздёшке и прикольно потянулись вниз, будто губки их не отпускали.
— Я готова, сэр! Возьмите меня!
Она замерла, запрокинув голову к условным небесам и раскинув руки. Она была прекрасна: ангелоликая, в объятиях льняных волос, с растопыренными в стороны огромными грудями, что топорщились возбуждёнными сосочками, с кругленьким девичьим животиком, с нежной порослью неловко причёсанных в «дорожку» жёлтых волосиков на лобке, с гладкими стройными ногами, чуть полноватыми в бёдрах. Сглатывая пересохшим горлом, я не мог оторвать взгляда от её огромных ореолов, нежно-розовых, чуть светлее, чем загорелая кожа вокруг, набухших, приподнимающих горошинки сосков — похоже, её потрясающие груди всё ещё росли!
Я зааплодировал:
— Прекрасно, Юленька! Вы покорили меня!
Она опустила руки, улыбнулась и зарумянилась.
— Можно одеваться?
— Что вы, Юленька! Так быстро дела не делаются. Привыкайте к новому виду. Вы должны стать естественной.
Она в сомнении смотрела на меня.
— Или вы уже достигли пределов раскрепощённости? — совсем другим, деловым голосом спросил я, намекая, что готов с ней попрощаться.
Юленька растерялась:
— Куда уж раскрепощённее? Я же голая совсем.
— Есть куда. На шпагат, к примеру.
— Знаете, что! В фильме моя вывороченная вульва на экран не планируется!
— Так я ж не про фильм. Я про пределы раскрепощения. Поверьте, несколько физических упражнений позволят вам скорее почувствовать себя естественно в голом виде. Уж я-то знаю. Сколько здесь таких скакало.
Напоминание про конкуренток живо привело Юльку в тонус. Послав мне недовольный взгляд, она запрыгала. Едва успевая сглатывать слюну, я глядел на её болтающиеся сиськи.
— Сергей, а можно не смотреть?
— Нельзя. Вам это поможет скорее адаптироваться и почувствовать себя естественно, находясь абсолютно голой среди незнакомых мужчин, а я должен понять, насколько вы пластичны.
Она фыркнула, но упражнений не прекратила, продемонстрировав мне наклоны вперёд и в стороны, приседания, махи руками и ногами, но тщательно при этом отслеживая такой ракурс, чтоб я не увидел, чего у неё там такого сладкого между ног. Лишь однажды, когда она наклонилась вперёд, обняв ноги руками и ткнувшись лбом в колени (а точнее — зарывшись лицом в повисшие сиськи), в зеркале позади неё расцвела гладкая сочная пиздёшка, так и призывающая к страстному французскому поцелую, — и то лишь на пару секунд.
— Ну как, — чуть запыхавшись, спросила она, — я достаточно пластична?
— Вы извлекли моё воображение, — туманно ответил я.
Просияв, Юленька уселась на стул, попытавшись сложить руки так, чтоб чуть прикрыть роскошную грудь, но та была столь велика, что в естественной позе прикрыть её было решительно невозможно:
— Что дальше?
Обычно я любил брать у голых актрис интервью, задавая им очень серьёзные вопросы. Было прикольно наблюдать, как они пытаются одновременно показать интеллект и скрыть свою неловкость. Но сегодня я что-то затянул… Вот-вот припрётся Георгич. Грубиян, на этой фазе он наверняка спугнёт девушку.
— Приступим к основной сцене, — объявил я, протягивая Юленьке пакет с костюмом монашки. — Лауру насилуют свирепые гунны.
Девушка настороженно приняла пакет, заглянула, вынула сверкающие серебристые стриптизёрские туфли на охрененном каблуке.
— А это ещё что?!
— Воля спонсора, — развёл я руками. — Он любит высоких девушек. На съёмках будет стилизованная обувь, сейчас же есть только это. Ванная там.
Издав сомневающийся звук, актриса пошла в указанном направлении.
— Юленька! — крикнул я ей вслед. — Макияж освежите! Мне нужно что-то более яркое, но ни в коем случае не вульгарное, вы всё-таки монашка. Побольше розового и голубого, не мне вас учить.
Кивнув, она скрылась в ванной. Я тут же схватился за вставший на дыбы член и дёрнул его пару раз, а потом, чтобы охолониться, начал считать, сколько бомжей живёт в соседних дворах.
Звук отпираемой двери ванной прозвучал, как будто открывались ворота рая.
Она вошла в комнату, прекрасная, как мечта. Короткое чёрное платье с широкими рукавами и глубочайшим декольте едва прикрывало лобок и выставляло на всеобщее обозрение пышность фантастических буферов. Длинные ноги, чей рельеф довели до идеала стриптизёрские шпильки, окутывали ажурные белоснежные чулки. Тонкую нежную шейку стискивал бархатный ошейник с овальной иконкой. Католический монашеский платок падал чёрным шелком на спину, соломенные волосы, выбиваясь из-под него непокорной волной, красиво контрастировали со скользкой чёрной тканью, льняная чёлка кокетливо ниспадала до тонких бровей. Невинность её личика, подчёркнутая розовой помадой на капризных полных губах, а ещё — акцентированными скулами, и глазами, сияющими, словно аквамарины в голубых тенях — такая невинность просто выносила мозг.
— Юленька! — ахнул я.
— Сергей, — строго сказала актриса, — по-моему, это костюм из секс-шопа.
— Ну да. Я же рассказал вам про тёмные времена. Я всеми силами стараюсь раскрасить свой фильм, принести нотку радости в мрачную действительность!
— Но почему нет трусиков? Я точно знаю, в комплект входят такие крошечные стринги.
— Помилосердствуйте, Юленька, какие стринги?! Не было в средние века никаких стрингов!
— А чулки были? — саркастически спросила она.
— У вас слишком загорелые ноги. Это выбивается из образа. В средние века загорать было неприлично. При съемках гримёр выбелит ваше тело, но сейчас — только белые чулки.
Юленька вздохнула, всем своим видом показывая, что она в крайнем сомнении, но возразить ей нечего.
— Лучше посмотрите на себя! — заворковал я, подскочил и за локоток, наслаждаясь нежным шёлком в ладони и колыханием титек в декольте, подвёл её к большому зеркалу, тому самому, где пятью минутами ранее сверкала её пиздёшка. — Вы потрясающе выглядите! Сразу становится ясно, почему свирепые гунны стали вас насиловать, а не тупо сожрали. А вы говорите «при чём тут бюст»… Режиссёру видней, он десять лет учился!
Юленька разулыбалась, явно довольная тем, что видит. Я же уловил явный запах «свежачка». Ух ты, Юленька-то в ванной, похоже, ёбнула для смелости!
— А декольте моё не слишком откровенно? — кокетливо спросила она.
— Ах, Юленька! Я фильм про средневековье снимаю. У меня все женские персонажи будут носить такие декольте.
— Но моё-то точно будет выделяться!
Я сглотнул, глядя на гневно подпрыгнувшие сиськи, и был вынужден признаться:
— В сценарии после каждого слова «героиня» значится «большая грудь».
— Сергей! — ахнула Юленька. — Как вы могли?!
— Но ваше декольте, безусловно, будет выделяться, даже среди них! — поправился я.
— Ах, Сергей, — прикрыв глазки, она на секунду склонила голову мне на плечо, счастливая всем происходящим, довольная своим видом и влюблённая в саму себя: — Знаете, а ведь этот костюм не подходит большегрудым девушкам! Да-да-да. Грудь обвисает и прижимается. Красивого декольте вы никак не получите.
Она прижималась ко мне своей большой, ничуть не прилёгшей грудью, и я почувствовал, как у меня просто разрываются плавки.
— Значит, придётся взять вас, — двусмысленно прошептал ей в ответ. — Ваше декольте безупречно.
Юленька кокетливо захихикала и жарко выдохнула мне в ухо:
— Вы знаете, Сергей, а ведь я в лифчике!
— Юленька! — ахнул я, косясь на её сиськи и ясно видя просвечивающие сквозь натянувшуюся ткань голые соски. — Как можно! Лифчиков тогда не было.
Она захихикала:
— Да я чашечки вдвое свернула, и грудочку сверху положила, как в ладошки. И вот, вуаля! Поглядите, — она отстранилась и призывно заколыхала своими потрясающими грудями, — приподняты, собраны в кучу и совершенно обнажены под этим тонким шёлком! В сценическом костюме лифчик можно будет пришить к платью изнутри, и чудо свершилось: лифчик есть и его как бы нет! И снимается вместе с платьем одним движением.
Я стал вспоминать, как выглядит Ленин в своём гробу, чтоб член расслабился и не запачкал мне трусы.
— Потрясающе, Юленька! Если вы пройдёте кастинг, выпишу вам премиальные.
— Ах, кастинг! — всплеснула она руками, жарко глядя на меня, и вдруг подалась вперёд, предлагая декольте и влажные полураскрытые губы. — Чтож, проверьте мои актёрские способности!
Даже Ленин не помог. Если бы я был хоть чуть-чуть менее ответственным, я бы взял Юленьку за руку и отвёл в спальню. Безмерным усилием воли я заставил себя ответить:
— Конечно, Юленька. Давайте уже приступим к сцене.
Замерев на секунду в недоумении, она послала мне сексуальнейший обиженный взгляд и надула капризные губки:
— Давайте. Где сценарий?
— М-м… Видите ли, в вашей роли почти нет слов. Свирепые гунны по-французски не говорят. Вы же будете только молиться, на латыне. Ну, может быть, пара импровизаций…
Схватив мою руку, мягко прижалась к ней буферами в скользкой шёлковой обёртке:
— А! Я поняла! Сцены без слов наиболее сложны. Именно в них раскрывается актёрский талант. Поэтому вы и выбрали сцену с изнасилованием!
Её губы медленно и вкусно произнесли это слово.
— Совершенно верно.
— Но я не знаю латыни.
— Не страшно. Её никто не знает. Молитва же не в словах, она в душах. А в нашем случае — на лице. Это просто должно выглядеть как католическая молитва. Вы шепчите что-то на псевдо-латинском и играйте лицом.
— Хорошо, Сергей. Я поняла.
Юленька отстранилась и разгладила платьице, ещё более обнажив груди, так что наружу показались нежные краешки ореолов.
— Итак, монастырь захвачен варварами. Лаура в отчаянии молится Деве Марии, и та наставляет её встретить невзгоды со всем христианским смирением. Два свирепых гунна находят Лауру и, очарованные её красотой, насилуют девушку. Пользуясь абсолютной безнаказанностью, они делают всё неторопливо и вдумчиво. Мизансцена: вокруг — погружённый в сумрак высокий католический портал, из полутьмы выступает скорбная статуя Мадонны. Высоко вверху разноцветный витраж. Луч солнца пробивается сквозь него и падает на мозаичный пол. В луче света, коленопреклонённая, стоит Лаура. Внимание!..
Бросив на меня лукавый взгляд, Юленька неторопливо засунула руку в декольте и поправила груди, глянула на их безупречные округлости, прущие наружу, аккуратненько пальчиком заправила выглянувший любопытный сосочек, оставив ореолы почти на половину алеть мне в лицо, удовлетворённо опустила ресницы, вышла на середину комнаты, опустилась на колени и кивнула, что готова.
— И-и… — сглотнул я. — Мотор!
Лаура возвела очи к высокому своду, длинная тень ресниц легла на нежные персиковые щёчки. Молитвенно вытянув руки перед громадными грудями, она зашептала слова канона. Великий вождь свирепых гуннов, сопя, смотрел на девушку, выпятив на объёмном животе пряжку боевого ремня, напоминавшую узел завязанного пояса халата. Потом неторопливо пошёл вокруг, разглядывая колыхающиеся при судорожных вздохах груди монашки, тонкие запястья её сцепленных перед внушительным бюстом рук, льняные волосы, рассыпавшиеся по спине из-под платка, сверкающие блядские шпильки, вытягивающие изящные ступни в дьяволовы копытца, нежные полукружья ягодиц, сверкающие из-под подола мини-юбки сразу над кружевными резинками белоснежных чулок. Великий вождь не выдержал и пощипал эти упругие белые полушарья. Молитва прервалась лишь лёгким «Ах!». Урча, вождь ещё помял ягодички и, не удержавшись, за шею ткнул юную монашку мордой в пол — не больно, она амортизировала сиськами. Юбочка сползла по бёдрам, заголив роскошную жопу (ну куда тут денешься? любишь сиськи — получай в приданное жопу!) «Прогнись!», велел режиссер. «Ах, да!», моментально прогнулась в пояснице актриса, выпятив не очень-то узкий анальчик и великолепную, похожую на сочный персик пиздёшку — с сомкнутыми большими половыми губами, гладенькую, голенькую, бархатистую. Великий вождь задрожал, даже не пытаясь усмирить вздыбившуюся в паху страсть, и провёл пальцем по половой щели. Лаура вновь нежно ахнула, ягодички отпрянули, сжавшись, но уже в следующую секунду подались обратно, ещё больше прогнувщись и ещё призывнее раскрывшись. Ахиренным усилием воли вождь сдержался и не начал вылизывать это манящее аппетитное совершенство. Вместо этого он несколько раз шлёпнул попочку снизу-вверх, заставив её затрепетать, сгрёб в кулак льняные волосы и грубо, но аккуратно, вернул Лауру в вертикальное коленопреклоненное положение. Обошёл, пыхтя, как боров, и за подбородок поднял чуть ли не уткнувшееся в подушки грудей лицо. Девушка ответила страстным взглядом полных слёз глаз. Несочетаемое выражение перевернуло что-то в душе великого вождя, и он дважды наотмашь ударил монашку по бледным щекам. Щечки заалели, сделав девушку ещё желаннее. Простонав, она жарче зашептала свою молитву. Вождь секунду, пыхтя, смотрел на её вздымающиеся груди, потом сунул в декольте обе руки и горстями выхлебал их наружу: огромные, загорелые, с крупными, с ладонь, розовыми набухшими ореолами, — дрожащими руками сжал этот фантастический бюст, приподнял и, застонав, врюхался в прохладную нежность лицом. Католическая молитва приобрела пришёптывающую чувственность Энигмы. Варвар мял сводящие с ума сиськи, тёр их о трёхдневную щетину, тянул за соски, лизал, ловя на вкус границу между бархатной кожей и нежными ореолами, задыхался, окутанный прохладной мякотью, и сжимал девичьи подушки вокруг головы, чтоб задохнуться ещё больше, чтоб начать дышать этим счастьем, этим огромным, нежным, мнущимся великолепием, этой мечтой! Руки Лауры невесомо легли на затылок великого вождя и игриво прошлись по волосам…
Оглушительно щёлкнула входная дверь.
Юленька вскрикнула, отшатнулась, сев на пятки, и прикрыла крест-накрест руками здоровенные буфера.
Блядь, как он опять не вовремя! Или сегодня как раз вовремя? Потому что через минуту великий вождь гуннов был бы оттрахан католической монашкой прямо на дорогущей японской циновке посреди квартиры-студии на пятнадцатом этаже в самом центре Москвы.
— Ну что, на каком этапе? — в комнату вошёл сияющий Георгич, маленький, носатый, с вечно голодными до баб выкаченными глазами.
— Сергей?! — истерично воскликнула Юленька. Её тонкие руки просто физически не могли спрятать огромные груди. Те выпирали в каждую свободную щель и любопытно таращились своими огромными нежными сосками.
— Не пугайтесь, Юленька, — вздохнул я. — Это Семён Георгиевич, наш продюсер, вы его знаете.
— Но, Сергей, мы так не договаривались!
— Он полноценный член съемочной группы, Юленька. Он имеет право присутствовать и на съёмках, и на кастингах.
— Сергей, — страстно шепнула Юленька, поймав мой взгляд умоляющими, влажными глазами. — Пожалуйста, я думала, мы проведём кастинг тет-а-тет…
И поймав мою руку, сжала её между своими здоровенными грудями. Я глядел на неё в каком-то безумии. Никогда ещё не был я настолько готов отослать Георгорича прочь и отдаться той ночи, что обещают мне эти глаза. Да чего там ночи! Целому уикенду! Целой неделе!..
Но мужик друга за сиськи не продаст.
— Он мне нужен для роли второго свирепого гунна.
Хорошо, что она не додумалась пососать мне пальцы — мог и не устоять.
Вместо этого Юленька отбросила мою руку, будто это я начал её лапать, и ответила гневным взглядом.
— Да ладно тебе, Юлька, — встрял Геогрич, — всё равно тебя голую на съёмках заценю! Какая разница?
— Сергей, я не готова проводить кастинг толпой.
Вздохнув, я присел на корточки и со страданием взглянул ей в глаза:
— В таком случае, вы можете быть свободны. О своём решении мы сообщим вам по телефону.
Юленька заморгала глазками в возмущении и обиде, но вместо слов сунула молитвенно сложенные ладошки себе между голыми грудями, тем самым свесив их через руки, и, возведя очи к потолку, звонко запела псевдо-латинскую чушь.
Мы с Георгичем переглянулись и он, зверски мне улыбнувшись, показал большие пальцы.
Свирепые гунны вновь пошли вокруг монашки…
— Вот это вымя! — закричал, увидев, Георгич. — Куда тебе больше, собака?
— Видел бы ты, как она их спрятала, — проворчал я.
«Католическая молитва» захлебнулась гневным всхлипом. Опережая возмущение, которое вполне могло закончиться бегством из квартиры, я из-за спины девушки показал Георгичу кулак и спокойно сказал:
— Нижайше прошу нас простить, Юленька. Просто Георгич оказался восхищён вашими внешними данными и, ПОСКОЛЬКУ ДЕБИЛ, выразил своё восхищение единственными доступными ему выражениями. Не пугайтесь его, на самом деле он безобидный.
Важно покивав, что согласен со мной, Георгич изрёк голосом свирепого гунна:
— Молчать, белобрысая дева! Сейчас мы станем ебать твои белые титьки!
— Это он в образ входит, — поторопился объяснить я. — В отличие от нас с вами, Юленька, актёрского таланта у него вообще нихера никакого.
Георгич меж тем, урча, мял прекрасные юлькины сиськи, а потом, слюняво зарылся в их податливую плоть и зачавкал. Меж тем великий вождь, словно изучая поле предстоящего боя, обходил монашку, в чьей молитве преобладали визгливые негодующие интонации. Ох, боюсь, на грани она. Сейчас встанет, плюнет и съебётся.
К счастью, Георгич вдруг выпрямился, вытер о груди мокрые от слюны ладони и сообщил:
— Не, Серёг, это ты у нас сисечный маньяк. Не понимаю. Я больше жопы люблю.
И мигом оказался позади Юленьки. Одним движением за шею наклонил её в пол (девушка едва успела выставить локти «молящихся» рук, дойки её зависли над самой циновкой и, раскачиваясь, стали задевать сосками шершавые волокна; соски тут же набухли и напряглись — я как заворожённый наблюдал всё это) и велел:
— Жопу отклячь.
Юленька послушно прогнулась!
— Нихуя! — возопил восхищённый Георгич. — Вот это пизда! Ты это видел?!! Ох, и поработаем мы с ней!
Юленька гневно выпрямилась, села на пяточки. Сверкающие блядские шпильки торчали из-под жопочки, едва прикрытой блестящим чёрным шёлком мини-юбки.
— Сергей! Вы мне обещали никаких крупных планов вульвы!
— Сиськи расправь, — посоветовал Георгич.
Юленька машинально подчинилась: она подняла по очереди груди, поправила одежду под ними, опустила, разгладила… Мы, пуская слюни, смотрели на это действо. Потом я сказал:
— Юленька, на самом деле вы слышали наш профессиональный разговор. Георгич верно сказал, у вас очень красивая пи… э… вульва. Знаете, бывает девушки, у которых большие половые губки не скрывают малых.
— Ага, висит такая капуста коричневая до колен, — влез мелкий ебанат. — Чего красивого?
— А натурные съёмки — дело бесстыдное. Камере же не укажешь, на что объектив прикрыть. Вульва нет-нет да мелькнёт. Тех, у кого капуста, приходится вырезать покадрово. Геморрой ещё тот, я вам скажу, но мы же не порно снимаем, правда? А у вас пиздёшка эстетичная, гладкая, красивая. Если она где и сверкнёт — бог с ней, мы гоняться не станем.
— Ага, такое «пасхальное яичко» зрителю!
— Но специально никто никаких крупных планов снимать не будет.
Юля послала мне полный сомнений взгляд и вздохнула, соглашаясь.
— Ну что, — потёр руки Георгич, — урегулировали вопрос? Тогда — в позу!
Юленька привычно встала раком, прогнула поясницу, красиво оттопырив жопку. Я с наслаждением смотрел, как болтаются её груди, потом подлез, покачал ими, пару раз нежно дёрнул за соски. Отчаянно читая псевдомолитву, Юленька тайком послала мне благосклонный взгляд. Обрадованный, я лёг под неё и подставил раскачивающимся грудям лицо. Они пощекотали меня твёрдыми сосочками. Засопев, я принялся мять буфера руками. Стискивать, разводить и отпускать, ловить губами, взвешивать на ладонях, рюхаться лицом в их уже чуть потненькую ложбинку. Как бы мне хотелось, чтоб груди вдруг брызнули молочком… Но нет, надо мной раскачивалась нерожавшая, упругая, девичья грудь, сплошная разбухшая железистая ткань под гладкой тонкой кожей.
И вдруг Юленька произнесла дрожащим голоском:
— Сергей! Зачем он меня так трогает?
— Он играет свирепого гунна, — пояснил я невнятно, потому что как раз сжимал дойки обеими руками, пытаясь засунуть в рот оба соска одновременно.
Юленька выгнула спинку, отбирая у меня груди и, похоже, мешая Георгичу.
— Но почему он меня лапает ТАК?! Вы же не станете такое показывать!
Вздохнув, сел перед ней по-турецки и послал лыбящемуся долбоёбу ненавидящий взгляд.
— Юленька, поймите, на съёмочной площадке вас будет трогать множество малознакомых людей. Особенно в откровенных сценах, когда макияж приходится обновлять по всему телу. Вас буду касаться я, мои помощники, осветители, визажисты, гримёры, массажисты…
— Просто дворники-таджики!
— Заткнись, гандон! Привыкайте к прикосновениям, Юленька.
— Ага, «прикосновения»! — взвизгнула Юленька. — Он в меня руку засунул!!!
— Георгич! — ахнул я.
— И ничего не руку, — обиженно заявил этот дегенерат, — всего-то два пальца, — и показал мне их, обильно блестящие вагинальными выделениями. Потом радостно оскалился и облизал. — Я должен был проверить, какая ты мокрая! Ну, какая ты обычно мокрая… Ну…
— Физиологический фон, — подсказал я.
— Ага, точно! Это очень важно, а то слизь из пизды на бедро вытечет и засверкает в камеру. Всё, пиздец сцене!
— Георгич прав, Юленька. К сожалению, обнаруживается это чаще всего на этапе монтажа, то есть где-то через полгода. И сцену приходится переснимать.
— Ага. Только актрисе уже нихуя не доплачивают — сама виновата, из её пизды натекло.
— Так что всё, что здесь делается, делается ради вас, Юленька.
— Пусть больше не проверяет, — буркнула Юля и снова встала «в позу».
Обожаю этого придурка. С ним главное девушек минут десять рядом продержать, чтоб не сбежали (именно поэтому кастинги я начинаю в одиночестве). А потом они вдруг расслабляются, заражаются его пошлостью и становятся хотючими и даючими.
Георгич поймал мой взгляд, снова показал мне из-за юлькиной жопы два больших пальца и начал демонстративно стягивать штаны. Я прикрыл глаза в знак согласия и приподнял её красивое лицо за подбородок. Она доверчиво посмотрела на меня большими голубыми глазами. Приоткрытый ротик влажно темнел.
— Юленька, есть ещё кое-что, о чём вы, наверняка, не подумали. Актёры на съемочной площадке тоже будут голыми.
— Что?… — пролепетала охреневшая Юленька.
— Ага, — радостно подтвердил сзади девушки Георгич. — Их хуи будут болтаться у тебя перед самым носом! Болтаться и вонять!
— Мы тебя на съемки не пустим, и никто вонять не будет! — рявкнул я. — У наших актёров с гигиеной всё в порядке, — и вновь доверительно наклонился к Юленьке. — Сами посудите, Юленька, это же смешно, если свирепые гунны будут ебать монашек, не снимая плавок от Кельвина Кляйна, — и обаятельно улыбнулся.
Юленька ответила мне робкой улыбкой.
— Это же Кино, Юленька. Тут всё по-взрослому.
— Чтож, надо, так надо, — вздохнула она, качнув сисяндрами. — Я понимаю.
Радостно заржав, Григорич схватился за юлькин зад.
— Лапы убрал, — злобно сказал ему я и за подбородок вернул Юленьку в вертикальное коленопреклоненное положение. Она тут же сунула сложенные ладошки между своих сисек, свесив их по сторонам, и я вдруг понял, что таким образом Юленька приподнимает груди и как бы протягивает их вперёд, чтоб казаться привлекательнее. Бормоча типа-молитву, она расширенными зрачками ожидала чего-то от меня. Я вновь превратился в верховного вождя. Один из моих варваров по кличке Гоблин-Еблан уже стоял без штанов и надрачивал свой десятисантиметровый хуище. Уважая вождя, он устступал право первенства. Вождь подошёл к молящейся юной монашке так близко, что розовые соски ткнулись ему в бёдра. Он властно взял сложенные в молитве руки девушки и положил себе на застёжку боевого пояса.
— О, матер деи! — простонала Лаура и развязала пояс. Доспехи распались на две части и разошлись в стороны. Вождь положил трепетные девичьи руки на свои плавки от Кельвина Кляйна. — О, патер ностер! — казалось, девственница вот-вот упадёт в обморок, что не помешало ей одним ловким движением просунуть наманикюренные ноготочки под резинку, оттянуть её и одновременно стянуть плавки по ногам вождя. — Ох, спиритус санктус! — удивлённо вздохнула монашка уставившись на огромную елду вождя, в лежачем состоянии достигавшую тридцати сантиметров. И вдруг, похоже по-привычке, схватила член рукой.
Ну, тридцать — не тридцать, но из её ладошки мой член слегка выглядывал. И он действительно находился в очень приятном приподнятом состоянии — набухший, очень чувствительный. В умелых юлькиных пальцах член сладко набирал силу.
— Юленька, — попросил я, — эрекции нам совсем не надо. Она будет меня отвлекать, а я всё-таки работаю.
— Простите, — девушка отдёрнула руку.
— Ага, — напомнил о себе Георгич. — Ты же монашка, тебе всё происходящее по идее должно ненравиться! А ты в хуй вцепилась, как в погремушку. Давай-ка серьёзнее.
Потупившись, Юленька сама встала раком и оттопырила задок. Радостно осклабившись, Георгич пристроился к нему, с наслаждением взялся за девичьи бёдра и стал елозить, прицеливаясь. Я встал на колени перед нежным лицом нашей монашки, продолжавшей слезливую «католическую молитву», погладил её по щекам и крепко взял за голову. И вдруг уткнулся полуподнятым членом прямо ей в лицо и начал тереться о щёки, глаза, нос, напрягшиеся губы. Юленька вопила и отплёвывалась, член ликовал. Георгич, высунув от усердия язык, творил то же непотребство с её промежностью.
Наконец девушке удалось оттолкнуть нас и снова усесться на пятки.
— Сергей!
— со слезами в голосе вскричала она. — Что происходит?!
— Юленька, — ошеломлённо развёл руками я. — А как, по-вашему, делается в кино имитация полового акта?
— Вот так и делается, — поддакнул Георгич.
— Членом в лицо?!
— Юленька, игра в кино, это тяжёлый труд. Часто неприятный. За что, по-вашему, актёры такие гонорары получают?
— Да-да, тебе охуеть как нелегко придётся!
— И в грязи сутками лежат, одну сцену часами снимая, и по канализациям ползают, и одежду, заскорузлую от бутафорской крови, неделями не снимают…
— А если фильм про маньяка, то неделю висят голые на цепях в холодных подвалах! И всё, пиздец, простыла, вся в соплях!
— Вы думаете, пока не станете звездой, при съёмках на Багамах вас в пятизвёздочный отель селить будут?
— Хуюшки! Будешь в бунгало жить…
— … на берегу океана. И прибой вас будет каждое утро в пять утра будить! А завтракать придётся одними кокосами.
— Ну вы хоть как-то поаккуратней, что ли, — слезливо попросила Юленька, явно вдохновлённая ужасными перспективами тропического рая, и снова встала на четвереньки.
— Молиться не забывай, — пристроился позади неё Георгич.
Я снова взял девушку за голову и, поправив платок, уже неторопливо, ибо согласие получено, принялся водить членом по её очаровательной мордашке.
— Сергей, — вдруг прошептала она, — а у вас встаёт…
— Я же живой человек, — прошептал я в ответ и ласково погладил девушку по щёчке. — Но вы не бойтесь, мы наших актёров так бромом накачаем, у них вообще год не встанет.
— Хорошо, — она снова забормотала псевдо-латынь.
Я уже не столько гладил лицо членом, сколько тыкал им в щёки, ноздри, глаза, скользил по губам, а потом прицелился и в момент «аминя» вдвинул член во влажный тёплый рот, тут же вышел, ткнул замолчавшую в оторопи Юленьку в щёку, и снова — в рот. Юленька зафыркала и отвернулась.
— А вот это уже очень непрофессионально с вашей стороны! — сделал я замечание. — Вы зачем дубль портите?
— Вы мне член в рот суёте!
— Так я ж не специально.
— Правда, он не специально! — подтвердил Георгич, только что с упоением возивший вздыбленной елдой по юлькиным ягодицам. — Он в потолок глядит, страсть изображает. Хуй же у тебя перед носом? Вот и смотри сама, куда берёшь.
— Юленька, вы меня удивляете. Это же профессиональный риск! Снимаешься в драке, наверняка схлопочешь по морде, снимаешься в водопаде, можешь подцепить воспаление лёгких, а снимаешься в постельной сцене…
— Можешь ещё кое-что подцепить!
— … нет-нет да хуй и оближешь.
— Тебе впервой что ли? Хуя во рту не держала? Одним больше, одним меньше! Тем более, что Серёга и засовывает-то на полшишки. Да и чего там засовывать, смех один.
— На себя посмотри, ага? — и уже актрисе: — Давайте работать профессионально, Юленька.
Я направил её лицо на мой вздыбившийся хуй и снова начал тыкать. Юленька мычала молитву сквозь плотно сжатые зубы. Я нашёл новую забаву: я утыкал налитую головку в губы девушке и скользил по ним вверх всем стволом члена, утыкаясь в курносый носик и задирая ей голову так, что волосатые яйца оказывались лежать на пухлых губах. Губы бормотали, приятно щекоча яйца. Рассудив, что так ей нравится ещё меньше, Юленька сделала губки мягкими и стала пускать меня в ротик. Я этим пользовался, и всё чаще вкладывал член в рот, проникая с каждым разом всё глубже. Мне даже стало казаться, что девушка начинает ловить хуй губами.
Георгич плотоядно улыбнулся мне и демонстративно принялся смачивать головку слюной:
— Знаешь, Юль, что самое главное в кино? Натурализм! А как получить по-настоящему натуралистичную сцену?
Он начал водить хуем по половым губам. Юленька выпихнула языком мой член изо рта и прошептала, растеряно глядя невинными пушистыми глазами:
— Сергей, мне кажется, он собирается в меня войти…
— Вы слушайте, слушайте, он дело говорит.
— Чтоб получить натуралистичную сцену, Юля, надо делать всё по-настоящему. Опа!
Он задвинул девушке по самые яйца, она вскрикнула, и я, поджидавший, засунул хуй ей в рот. Мы ебли Юленьку в два смычка, она вопила что-то невнятное и вырывалась, но мы крепко держали её — один за голову, другой за жопу.
— Да не крутись ты, — увещевал, пыхтя, Георгич. — Мы же так снимем, что видно ну совсем ничего не будет!
— Да это она роль исполняет, — объяснил я ему. — Её же свирепые гунны насилуют.
— А! Теперь ясно. Молодец, натурально исполняет. Слушай, Серёг, когда эту сцену снимать будем, надо свет на десять часов поставить. Смотри, как прогнулась. Чудно сыграет на ткани. Полутени, блики… Очень эротично, чики-пики!
— А я бы на полдесятого сдвинул. Тогда на пол классная тень от её качающихся сисек ляжет, с сосочками.
— Во, бля, сиськолюб!
Слушая наши профессиональные обсуждения, Юленька притихла, расслабилась. Губки её, обхватывающие мой член, сделались мягонькими, куда-то делись зубки, и если она ещё не подмахивала, то на толчки наши стала очень отзывчивой.
— Ну и как тебе? — поинтересовался я.
Георгич пожал плечами:
— Пизда как пизда. Суховата.
Юленька негодующе фыркнула.
— А мне мокро, заебись. Кстати, Юленька, Георгич прав: мы снимем так, чтоб ничего интимного не показать. Зритель будет подозревать, что мой член у вас во рту, и что вы елозите по стволу своими губками; но он, зритель, и представить себе не сможет, как мне хорошо. Так что, Юленька, вы бы уже начинали сосать. Тогда на ваших щёчках станут появляться и пропадать очаровательные ямочки. Их-то мы зрителю и покажем. Это будет изюминка сцены.
Чуть помедлив, Юленька стала посасывать в такт моим фрикциям. Я закатил от удовольствия глаза.
— Серёга, ты вон уже сколько её в рот пялишь! Я тоже хочу!
— Вэлкам. Давай пялить вместе.
Мы поставили молчаливую Юленьку на колени.
— Сиськи поправь, — вновь велел Георгич, и Юленька сделала нам красиво. Потом сложила ладошки между грудями. Я поправил ей платок, разгладил кокетливую чёлочку. Геогрич разнял её руки и положил одну на свой член, другую на мой. Юленька привычно обхватила члены и передёрнула, как затворы дробовиков.
— О, идея! — сказал Георгич. — Встаём так, чтоб руки у неё — крестом. Пусть дрочит нам, а сама заходится в религиозном экстазе.
— Ты чего, Георгич, охуел? Какой экстаз, её свирепые гунны насилуют! Или твой хер уже святыней стал?
— Вот, блядь, умный вроде, а нихуя не умный! Она же католичка! У них весь кайф от страданий!
— О! Можешь, если захочешь! Юленька, работаем дубль.
Она послала мне скорбный взгляд, прикрыла на секунду глаза, потом подняла лицо к потолку и коленоприклонённая, гологрудая, схватившая нас за члены, нежным невинным личиком своим показала вдруг такую духовность, что член мой распух раза в два. И эта одухотворённая особа синхронно и очень умело начала нас надрачивать. Блин, я одноглазого не первый год дою, но что она творила с моим членом, это просто не вообразимо! А Георгич мечтал:
— Снимать будем из-за спин, чтоб в кадре только наши поджарые жопы, такие, знаешь, в полутенях, а она вся на свету посередине — руки крестом, сиськи в стороны, коленочки сомкнуты, мордашка задрана…
— Облёт камерой через голову, — подхватил я, — крупный план лица, фиксация. Потом со спины, чтоб жопка кругленькая из-под платья ровно на половину, талия узкая, сиськи по бокам белеют, волосы льняные, платок католический…
— И, блядь, два хуя в ладошках.
— Хуи затемним.
И вновь профессиональный разговор свершил с Юленькой какое-то чудо: она так заперебирала пальчиками, что, чтоб не спустить раньше времени, мне пришлось применить тяжёлую артиллерию: представить соседку бабу Груню, старуху девяноста лет, как она в бикини драит машины на автомойке.
— Эй, монашка, ты чё-то к свирепым гуннам неровно дышишь, — сказал Георгич. — Хоть бы команды подождала, что ли. Это всё-таки они тебя насильничают, а не ты их.
И засунул хер ей в рот. Юленька вкусно зачавкала. Слюна обильно потекла на выдающиеся груди.
— Эту сцену тоже снимем из-за наших спин, — начал я. — Чтоб было видно, как её ладошка копошится в моём паху, а голова — в твоём.
— Потом наплыв на мою мускулистую жопу, чтоб было видно, как сокращаются ягодицы, когда я её в рот пялю. А потом снимаем ямочку на щёчке.
— А потом крупным планом, как я ей сиську мну.
— Ну так мни, чего ты гладишь-то? Ты ж её, блядь, насилуешь! За сосок возьми, оттяни… кверху задери, во-от! Потряси… смотри, как колышется! А со слюнями надо что-то придумывать, Серёга. Гримёрша заебётся каждые две минуты ей сиськи пудрить.
— Кстати! Юленька, пусти-ка слюнку. Смотри, как грудь заблестела! Смотри, как красиво повисла слюнка на соске!
— Эстет, блядь.
— Слушай, Георгич, мне что-то это дрочиво надоело. Давай позу поменяем.
Сунув напоследок грудастику пару раз в рот, я улёгся на диван. Юленька ловко вправила в себя мой член, уселась на него, обняв чуть мокрой вагиной и задвигалась взад-вперёд. Я схватился за мягкие колышашиеся титьки, начал их мять, подкидывать, прижимать друг к дружке. Юленька, поджав капризные губки, принципиально не смотрела на меня.
Георгич полез на диван с ногами:
— Слушай, а чего она у тебя не молится? Ты ж хотел, чтоб она всю дорогу молилась.
— Да потому что у неё постоянно твой хуй во рту.
— Ага, — радостно осклабился Георгич и начал тыкать членом Юленьке в щёку. Она повернула голову и пыталась поймать член губами.
— Слышь, Георгич, ты встань слева и так, чтоб она чуток к тебе наклонилась. Тогда груди её свесятся на одну сторону и будут печально глядеть сосками в левый нижний угол экрана, как бы сокрушаясь о прекрасном прошлом.
— А разве прошлое не справа?
— Идиот, справа — будущее.
— О! А давай я ей сначала слева пососать дам, а потом справа. Получится, что сиськи сначала про светлое прошлое попечалились, а потом тёмному будущему ужаснулись!
— Давай.
И в третий раз я подивился чуду, которое произвели на Юленьку наши киношные заклинания: она явно намокла, села глубже и задвигалась плотнее, чтоб клитором тереться о мои лобковые волосы. По яйцам потекли её вагинальные выделения. Георгич засаживал ей в рот, она старательно работала щёчками. Волосы и платок качались, сиськи колыхались в моих руках. Я постоянно выгибался буквой «зю», чтоб зарюхаться в них мордой и полизать, но в такой позиции не то что трахаться, долго находиться-то невозможно.
— Георгич, — наконец взмолился я, — дай с сиськами поиграть!
— Извращенец, — буркнул он, но от Юленьки отошёл, встал в сторонке, подрачивая.
Я потянул девушку на себя, и она упала на руки, обрушив мне на грудь мягкую тяжесть своих упоительных титек. Первым делом я задрал дойки к лицу и страстно облизал. Потом обнял Юленьку за спину, прижал и раздавил груди о свою грудную клетку, задвигал девушку, чувствуя, как катается она по мне на собственных буферах. Сам же, лаская волосы, зашептал в ушко:
— Юленька, вы не должны обижаться. Работа у нас с вами такая. Мне жаль, что вы оказались не совсем к ней подготовлены, но рано или поздно пришлось бы. У вас, кстати, всё великолепно получается. Только, действительно, молиться не забывайте.
И впился губами ей в губы. Сначала она не ответила на поцелуй, но чуть спустя губы её из каменных стали мягкими, поддались напору моего языка, а там и открылись, пустив девичий язычок мне в рот. Слюни наши перемешались… и её отдавали каким-то странным привкусом… Бля, да это же от георгичева хуя! Фу, не буду больше с ней целоваться.
— Сергей, — прошептала она, расслабившись, — это было подло.
— Вы молодец, Юленька.
— А теперь, — не выдержал Георгич, пожирая глазами оттопыренную юлькину жопу, — настало время двойного проникновения!
— Эй, — Юлька присела на моём члене, — а вы не подахуели, а?
Геогрич за шею вернул её в согнутое положение:
— А ты что, думала, свирепые гунны не сварганят с монашкой классический сэндвич? Тем более, очко у тебя нифига не девственное, вполне разработано, — и он, плюнув ей на анус, начал вминать слюну головкой члена.
— Вы бы хоть гандоны надели!
— Мы здоровы, у нас справки есть!
— Ненавижу запах палёной резины!
— Нахалы, — всхлипнула Юленька мне в шею, расслабляя попку.
— Знаете, в чём ваша проблема, Юленька? — сказал я, энергично двигая задом. — Вы слишком легко выходите из роли. Когда вы играете, всё великолепно. Но вот как вы видите происходящее? Модный режиссёр Бычков на своей квартире трахает начинающую актрису Васнецову. А ведь тут происходит совсем другое. Тут два свирепых гунна насилуют трепетную юную монашку, девственницу, живого хуя в близи не видавшую. Это же личная трагедия!
— Ага, — сопел Георгич, медленными фрикциями приучая юлькину попку к своему херу. Я чувствовал его движения через тонкую слизистую, презабавное ощущение. — А опуская тебя, они ебут всю католическую веру!
О загнул!
— Юленька, а ведь этот озабоченный гном прав. В наш век постмодернизма каждая сцена имеет два-три смысловых слоя!
И вновь сработало. Наша кино-фетишистка прогнулась, крепче прижалась ко мне, задвигалась, жарко постанывая в шею:
— Аве, матер деи! Аве, Мария…
— Слушай, Серёг, твоя идея с бесконечной молитвой какая-то нудная, тебе не кажется?
— Есть немного, — признался я. — Заводит, конечно, но… Надо подумать.
Юленька вдруг запричитала громким, хорошо поставленным голосом:
— Бесстыжие гунны! Вы обесчестили моё тело, но вам не удастся обесчестить мою душу! Вы опорочили мой рот, заткнув его своими удами, но вам не опорочить и не заткнуть католическую проповедь, звучащую по всему миру! Вы вошли в моё лоно, но вам никогда не войти в лоно Римской Католической Церкви! Вы грязно надругались надо мной противоестественным образом, но вам не удастся внести ничего противоестественного в святой свет христианской веры!
— Нихера себе! — восхитился Георгич, яростно долбя юлькину жопу. — Во зажгла!
— Да-да, — подтвердил я, — она великолепна.
— Вы мне лучше вот что скажите, мальчики. А зачем в историческом фильме такие натуралистичные постельные сцены, тем более всего три?
— Почему три? — удивился Георгич. — Ты что, думаешь, ты одна у нас героиня женского пола?
— Что?!!
— Юленька, — осторожно сказал я, — вообще-то весь фильм будет состоять из таких сцен.
— Ох, так вы меня в эротику притащили! Сволочи! Обманщики! В объявлении ничего об этом…
— Как это обманщики? — оскорбился я. — «Для съёмок в красивом, костюмированном, историческом фильме требуется актриса с большой грудью» Где мы обманули?
— Ты думаешь, хоть одна актриса, не согласная на обнажёнку, пришла? После того как про грудь прочитала? Хуюшки!
— Всё продумано!
— Нахалы! Подлецы! — стонала она мне в шею, колыхаясь в такт нашим неритмичным толчкам.
— Ты не нас, ты свирепых гуннов ругай!
— Изверги. Два припиздыша. Лишь бы девку трахнуть, спиритус санктус.
— Это она про нас или про свирепых гуннов? — озадаченно спросил Георгич.
— А хуй её знает. Вот она, великая сила искусства.
— Талантище!
— Слушай, я её ещё орально хочу.
— Рот заткнуть? Да ладно, на здоровье. Только давай в такой позе, чтоб я дальше её в жопу ебал.
Я улёгся на диван на спину, задрал и развёл ноги. Георгич поставил Юленьку раком и ткнул носом мне в промежность, а сам занялся её попкой. С совершенно спокойным лицом Юленька покачивалась в такт его фрикциям и скептически рассматривала мои причиндалы. Её груди мощно раскачивались.
— Юленька, что-то не так?
— Да, — встрял этот В-Каждой-Бочке-Затычка, — что ты вылупилась? Хуй раньше видела? Яйца сосать умеешь? Слово «анулингус» знаешь? Приступай!
Юленька решительно снялась с его члена и села на пяточки.
— Значит так, слово «анулингус» я знаю, а вот монашка Лаура не знает. Второе, я очень сомневаюсь, что великий вождь свирепых гуннов уляжется пред монашкой в такой унизительной позе. И в-третьих, я совсем не представляю, как вы будете такое снимать, чтоб при этом ничего не было видно. Да в любом случае для художественного фильма это слишком пошлая поза!
Вздохнув, мы с Геогричем уселись перед ней на диван и переглянулись. Как всегда, объясняться пришлось мне.
— Хорошо, Юленька, я вам открою наш главный секрет. Обычно мы разговариваем об этом с девушками в самом конце кастинга, но вы оказались не только блестящей актрисой, но и очень умной, проницательной девушкой. Короче, мы планируем снять две версии картины — софт и версию для взрослых.
— Тоже красивую, костюмированную и историческую!
— Финансирование позволяет сделать просто потрясающий фильм!
— Тем более, что и затрат-то никаких. Просто всё, что мы раньше при монтаже вырезали и выбрасывали, мы теперь вырежем и склеим.
— На особый успех софт-версии мы не рассчитываем…
— Так, соберём по миру пару-другую сотен миллионов долларов…
— Но взрослая версия, о! Это будет взрыв! Порно-оскар обеспечен!
— Нас сам великий Майкл Нинн продвигает!
— Юленька, вы таки пройдёте в роскошном вечернем платье по красной дорожке с золотой статуэткой в руках, в окружении фотовспышек и звёзд.
— Церемония проходит в Ницце, во Франции. На сцене, так сказать, нашего фильма.
— Майкл, как сценарий прочитал, сразу номер для нас троих в семизвёздочном отеле заказал!
— А самое главное, Юленька, показ будет закрытым. В России никто и не узнает о второй версии фильма! Тёмная страна, здесь не видели ни тайного «Терминатора», ни взрослых «Пиратов Карибского Моря», ни «Гарри Поттера».
— Церемонию награждения, конечно, будут транслировать, но кто у нас эти церемонии смотрит?!
— Разумеется, Юленька, роль в нашем фильме получит та девушка, которая, пройдя кастинг, согласится на взрослую версию.
— Поэтому и кастинг у нас такой, жёсткий.
— И это совсем другая зарплата, Юленька.
Затаив дыхание, мы смотрели на нашу грудастую нимфу, она же, надменно поджав полные губы несколько секунд молчала и холодно разглядывала нас. Потом каким-то фантастическим способом медленно открыла рот — мы услышали, как интимно разлепляются её губы.
— Анулингус, говоришь?
Юленька скользнула мне в пах, не отпуская мои глаза своим новым, ледяным, синим взглядом, подняла яйца, щекотнув маникюром, и кончиком языка пробежалась по моей промежности. Я покрылся мурашками.
— О, понеслось! — обрадовался Георгич и кинулся атаковать вожделенный юлькин зад.
И вновь девушка не обратила внимания на его фрикции. Она по-прежнему смотрела мне в глаза. Язычок её остро вбуравился мне в анус, проник до сфинктера и прошёлся по нему кружком. Мой член задрожал, из головки выступила прозрачная капелька смазки. Влажно втянув в себя слюни, Юленька мокро скользнула языком-лопаткой по яйцам, по всей длине ствола, лизнула вокруг головки, слизнула капельку и влажно засосала член. Я застонал. Остановившись сразу под головкой, Юленька пустила фантастическую волну по губам, одновременно щекоча язычком отверстие члена, потом снялась с него, оставив висеть ниточку слюны между головкой и полной нижней губой, и отдышалась. Потом вновь, мурча, заглотила головку и скользнула кольцом губ по всему стволу до самых яиц. Головка члена проникла ей в пищевод. Я задохнулся от наслаждения, никогда ещё мне не делали такого глубокого минета. Казалось, в горле Юленьки есть ещё одни крошечные губки, которые сейчас обрабатывают головку моего члена, в то время как большие губы работают над его основанием, а язык нализывает яйца.
— Бля, я щас кончу! — пыхтел Геогргич. — Надо дырку поменять.
Я был с ним солидарен.
Чтоб чуть-чуть охолониться, мы втроём добрались до бара и ёбнули по соточке коньяку. Многозначительно улыбнувшись мне, Юленька поправила платок и, забравшись на Георгича, оттопырила для меня задок.
— Ух ты! Да она мокрая!
Открытие, блин, сделал. Кишка, кстати, тоже нормально так смазки выделила. Мой член забултыхался там, почти в свободном пространстве, только снизу, под слизистой перегородочкой ходил туда-сюда поршень приятеля. Кольцо анального сфинктера тонко и эластично стискивало мне ствол. Сдавив между собой щёчки юлькиной жопы, я создал ещё одну область наслаждения, более нежную, и задвигался, упиваясь этим двойным ощущением.
— Девочка, молись! — потребовал снизу Георгич.
— Да иди ты.
— Опаньки, Юленька! А как же актёрская игра?
— Кончайте издеваться! Какая игра в порнофильме? Жопой крути, вот и вся игра.
— Нет, Юленька, вы категорически не правы. В порно фильме играть нужно тем более безупречно. Мы же на порнооскора идём!
— Сикуля сикулёрум, — забормотала девушка, постанывая через сомкнутые губы. — Аве санктус доминус… Нет бы просто девку выебать. Извращений напридумывали, гунны злоебучие. Блин, ребята, мне ваша молитва сосредоточиться мешает, я кончить не могу!
Георгич аж задохнулся от такой наглости и вынул член.
— Серёга, ты это слышал?!
— Ага, — я пыхтел и энергично долбил потрясающий юлькин зад. — С вашей стороны, Юленька, это крайне не профессионально!
— Ты что сюда ебаться пришла?! Ты же служишь Мельпомене! Смотри как вон Серёга служит! Вспотел весь!
— Хуй на место вернул, — велела Юленька.
— Ничего себе, как ты заговорила, — заворчал Георгич, выполняя распоряжение. — Серёга, ты как хочешь, но я сейчас кончу и выгоню её с кастинга нахуй!
— Ага, — сказал я, погружённый в ощущения. — Слушай, в жопу она даёт роскошно.
— Ах вы изверги, — запричитала Юленька. — Вы растлили мои девственные груди, но вам ничего не сделать со вскормившей весь христианский мир единой грудью римской папской католической…
— Юль, — серьёзно сказал Георгич, — что-то ты не то несёшь. Какая у римского папы единственная грудь? Хуй что ли? И им он весь христианский мир вскормил? Не, с такими диалогами нас политкорректный запад не примет.
— Блин, мальчики! Мне что по-вашему, легко в роли оставаться, когда вы всякую похабень про меня несёте?
Георгич заржал, я же возразил:
— А вы, Юленька, что, думаете, когда гунны монашек насиловали, они о чём-то другом разговаривали?
— Еби давай!
— Всем сестрам по серьгам, — восхитился Георгич, наяривая Юленьку снизу. — Кстати, Серёга, а она кое о чём напомнила. И как только ты мог забыть?..
— Ты насчёт в сиськи поебаться? Я не забыл, я на сладкое берегу.
— Время десерта!
Мы разложили Юленьку на диване. Лениво поглядывая на нас, она одной рукой теребила сосок, другой копошилась в пиздёшке.
— Слушай, — жарко шепнул мне Георгич, — а давай её вдвоём в сиськи пялить!
— Давай, — согласился я и подошёл со стороны головы.
— Стоять! Тебе она сегодня уже очко вылизывала. Моя очередь!
— Справедливо.
Георгич тут же оседлал Юленьке лицо и начал тереться о пухлые губы своим волосатым задом, сам же, урча, вцепился в сиськи и принялся их жамкать. Я сел девушке на живот, порадовавшись его мягкости, и на правах ценителя властно отобрал титьки у Георгича. Прищурившись, покачал их в ладонях и смачно плюнул в ложбинку. Георгич обрадовался и тоже плюнул. Я снова плюнул, на правую грудь. Геогрич — на левую. Слюна, поблёскивая, потекла по гладким холмам. Через полминуты из-под жопы Георгича раздался невнятный голосок:
— Ребята, а вы не увлеклись там?
— Лиже глубже, — проворчал Георгич, — что-то я нихуя твоего языка не ощущаю.
Но плеваться прекратил и выложил елду в ложбинку, свел руками груди, обнял ими член и скрыл его от мира. Свободных сисек поверх его рук оставалось ещё очень много, примерно столько же, сколько я трахаю обычно. Я положил свой член сверху и сомкнул груди над ним. Счастливо пыхтя, мы принялись месить сиськи в четыре руки, чтобы они обволакивали и гладили наши члены. Потом, переглянувшись, принялись долбить их, как детская игрушка, в которой мужик и медведь по очереди бьют молотками наковальню. Божественные ощущения. Член словно в космосе, наполненном нежностью, и где-то, далеко и близко, почти бессистемно смещаются мягкие массы, гравитационные поля, квитессенция ласки и любви. Я почти не ощущал члена Георгича, ходившего где-то в глубине. Сдавив груди, я принялся водить ими по члену в разные стороны, делая наслаждение ещё более изысканным.
— Скажите лучше, как вы эту сцену для софт-версии снимите, — глухо раздалось из-под Георгича.
— Не отвлекайся!
— Элементарно, Юленька. Жопа Георгича полностью скрывает ваше личико…
— А сиськи у тебя такие большие, что наши хуи даже не выглядывают!
— Мы даже монтировать ничего не будем, просто дадим облёт камерой. Все всё поймут, но никто ничего не увидит.
— А для порно-версии? — ехидно уточнила актриса.
— А для порно-версии мы крупным планом покажем моё очко, испачканное твоей розовой помадой! Слышь, Серёга, семь минут.
— Ну и ладно. Я готов.
— Блядь, я вообще нихуя не готов. Пизду уступишь?
— Валяй. Мне в сиськи больше нравится.
— Грязный титькоёб!
Георгич обежал нас, с размаху вогнал в Юленьку член и затарабанил со скоростью и мощью отбойного молотка. Тело девушки пошло волнами.
— Ох! — Юленька восхищённо растопырила голубые глазки. А мне пришла в голову идея.
— Сиськи сама подержи.
Она схватила груди растопыренными пальцами, да так ловко, что они оказались стоячими, а ореолы с сосками выпятились на меня, набухшие, с венозной сеточкой под тончайшей нежной кожей. Сквозь ложбинку между ними я видел открытый влажный ротик, над сосками блестели ошалевшие от возбуждения синие глаза. Мне даже двигаться не приходилось — Георгич колыхал юлькино тело своими фрикциями — и космос фантастически кружил в себе мой член. Свободными руками я схватил предложенные соски и стал их выкручивать.
— Ох, изверги! — стонала Юленька. — Ох, нехристи! Ой, мамочки! Я же монашка непорочная! Меня нельзя хуем тыкать! Мамочка! Мне же нельзя коча-а-а…
Испустив звериный вопль, она задёргалась подо мной, как норовистая кобылка, тут же загнав моё возбуждение в «красную зону».
— Бля! — заорал Геогрич. — Она сквиртует!
С рычанием я схватил Юленьку за голову, задрал, чтоб видеть искажённый в экстазе рот и бессмысленные от наслаждения глаза, сдавил груди локтями и начал яростно трахать их мокрую мякоть. Из паха в голову стремительно поднималось напряжение, одновременно неся в себе предчувствие разрядки.
Георгич, скотина, подскочил, отобрал у меня юлькину голову и задвинул хуй ей в рот. Юленька издала горлом неприятный, но возбуждающий физиологический звук и вскинула на Георгича глаза с таким выражением!… Там перемешалось всё: и изумление, и боль, и возмущение, и покорность, и нежность, и страсть. Меня накрыло. Но я тоже хотел этого взгляда идеальной жертвы и сильно ударил девушку по щеке. Она влажно покосилась на меня. Застонав, я максимально вдавил хуй ей в сиськи, набухшая багровая головка высунулась с той стороны и выстрелила густой спермой прямо в этот широко раскрытый глаз. Юленька моргнула и одновременно закашлялась, отшатываясь от Георгича. Из её ротика выскользнул эякулирующий хер.
— Куда, блядь?! — заорал Георгич, схватил девушку за волосы, надел её голову обратно и принялся доить член в её рот. Я размашисто дотрахивал сиськи, при каждой фрикции обильно спуская Юльке на лицо и буфера.
Закончив, Георгич вытер залупу о губы девушки, я же выдавил последние капли и стряхнул ей на соски.
Рассмеявшись, мы шлёпнули друг друга по ладоням, соскочили с Юленьки и забегали вокруг неё, сложив пальцы рамочкой раскадровки. С наших концов на пол летели последние капли спермы. Актриса благостно смотрела на нас с дивана, устало развесив сиськи.
— Чего разлеглась?! — весело заорал Георгич. — А ну-ка привстань, пусть титьки на один бок свесятся, — и смотрел через неё сквозь пальцы, словно фотографируя.
Юленька послушно привстала… и понеслось! «Сядь на корточки!» «Колени разведи!» «Сиськи в руки возьми!» «Мне протяни!» «Потряси ими!» «Сосок оближи! Медленно! Пусть сперма между ним и губой повиснет!» «Раком встань! Булки разведи!» «Груди в кучу собери! Лицом в сперму уткнись!» «Теперь поднимай, пусть сперма протянется!» «А теперь на пальчик её собери и пусть от пальца к ресничкам провиснет, как сопля!» «А теперь палец оближи!» «А теперь сиськи подбрасывай направо! Пусть радуются прекрасному будущему!» «Сперму собери и по пизде размажь!» «Да кто так размазывает?! Ногу отклячь, губки раздвинь, и втирай давай! Глубже, прямо внутрь!»
— Серёга, сорок секунд.
— Стоп! Снято!
Юленька радостно засмеялась и захлопала в ладоши. Она побежала к нам, раскрыв руки для объятий и поцелуев, но губы её были измазаны спермой, и мы брезгливо попятились. Она бросила на нас многозначительный взгляд — она вообще была мастерица многозначительных взглядов, наша Юленька, не даром актриса — обида пополам с обожанием и кокетством. Скользнула на колени, подняла наши поникшие члены и подарила по нежному прощальному поцелую.
— Я работать, — сказал Георгич и пошёл за компьютер.
Я протянул Юленьке моток бумажных полотенец. Она стёрла с себя сперму и огляделась в поисках корзины для бумаг. Корзины не было. Я молча улыбался. Фыркнув, она сунула обспусканный бумажный комок себе в клач.
— И пол, пожалуйста, приберите, — я показал на капли спермы и лужицу её сквирта.
Покраснев, Юленька отмотала ещё полотенца и, как была голенькая, стала протирать пол.
— Время, — сказал Георгич.
— О чём это вы всё время говорите? — поинтересовалась девушка.
— Не обращайте внимания, Юленька. Мы же работаем. Всё это время мы вели хронометраж сцены.
— А. А я… прошла отбор?
— Конечно, Юленька! Поздравляю, главная роль — ваша!
Она села на пяточки и, засияв глазами, вновь захлопала в ладоши.
— Я знала, что роль скорее всего придётся через постель получать! Но думала, всё как-то цивильнее будет: цветы, шампанское, гостиничный номер… А вы, ребята, молодцы! — она послала мне кокетливый взгляд. — А когда мы начнём съёмки?
Я сделал удивлённое лицо:
— Начнём? Но мы, собственно, закончили.
И показал на скрытые камеры. Юленька, не понимающе открыла ротик и захлопала на меня глазищами. Только сиськи её всё сразу поняли и грустно поникли.
— Более того, — голосом конферансье запел Георгич, занеся палец над клавишей Enter, — прямо сейчас художественный фильм «Ебливая монашка» выходит в прокат! И-и… Опаньки! Всё! Фильм можно посмотреть на просторах интернета, просто забив название в поисковую строку!
— Ах, вы мрази! Да я вас!… Да я вам!..
С полными слёз глазами, Юленька нырнула в свой клач и выудила извазюканный нашей спермой сотовый телефон.
— Ничего ты нам, тётя, не сделаешь, — лениво соврал Георгич. — Мы несовершеннолетние.
— Ага, — подтвердил я. — Мы просто выглядим старше.
— Наябедничаешь, мы тебя посадим.
Выронив телефон, Юленька зарыдала в ладошки, её сиськи начали подрагивать. Глядя на это, я почувствовал, как снова напрягается член.
— Пидарасы, — всхлипывала Юленька в ладошки, — мелкочленные хуесосы…
— Знаешь, хуесосы тут не мы, — обиделся я на «мелкочленных».
Георгич же был более прямолинеен:
— Чего расселась? Одевайся и пиздуй отсюда!
— Да! Уёбывай! Нам ещё отдохнуть надо. У нас через два часа СЛЕДУЮЩИЙ КАСТИНГ!
1 453
Загрузка...
