Дочь президента

Приговариваются к казни через расстрел, за убийство мирного населения в годы войны.

Именем государя.

Сиго лезет к абсолютно расслабленному Альтдо, тащит за своим лицом всю себя, хрупкую. Приподымая грудь, прикрывая глаза, вцепляется в губы парня, прижимаясь сосками, через майку к его худому телу. Альтдо, не долго думая, пускает язык ей в рот, похабно причмокивая, засасывает её, потом рукой хватает за челюсть и отцепляет от себя, держит немного прикрыв глаза, глядя ей на губы и слегка улавливая запах слюны, снова, уже сам врезается ей в рот, поглощая и прикусывая губы, одной рукой, лапая за сиську, другой усиливая объятие. Потом рука с груди проскальзывает под майку, а там нет лифчика, и Альтдо щупает там всё, как в последний раз. Послышались шаги.

За два дня до этого…

— Эй, не видел девку белобрысую, худую? Дочка главы государства, свалила куда-то сюда, а мы всё никак не найдем.

— Видел, какой-то пацан с ней ошивался, я думал наркоту покупает. В подсобке.

В запертой изнутри, маленькой комнате бара, специально отведенной для торговли веществами, сидел парень и сидела девушка. В центре комнаты стоял деревянный стол, совсем — совсем легкий, а у двери зияло окно, совсем при совсем не крепкое. Девушка спросила:

— Ты за дозой? Я никогда не пробовала, хочу попробовать.

Парень повернулся на девушку тупым, сонным взглядом, и сказал:

— Отъебись пожалуйста, без тебя тошно.

Девушка спросила:

— А че ты такой грубый? Я что сказала-то?

Парень проговорил фразу, глядя в пол:

— Да ты извини, просто думать мешаешь, тем более такая сосочка. Я тут дочь президента жду, хочу предложить кое-какую сделку.

Девушка повернулась целиком к парню и сказала:

— Ты же знаешь, что это я, меня по телеку показывали сто раз. Что за сделка?

Парень сказал, позевывая:

— Я ненавижу людей, как и ты. Они в сравнении со мной — третий сорт, а с тобой — второй. Но я не люблю и вас, второсортных. А потому, служи мне, и будешь иметь при себе друга, которого искала всю жизнь.

Девушка поднялась, поправила платье и быстро пошла к выходу. Вдруг, она затормозила:

— А где ты живешь?

Парень ответил:

— На горе, в красивом доме, правда, который я не покупал.

Девушка обернулась и сказала:

— А ты можешь меня там укрыть от моего отца?

Тут дверь распахнулась позади девицы, и в комнату вошла стая больших мужиков, при пагонах и при табеле. Морды очень злые.

Парень испугался, почти даже описался, при виде таких громаден, только что он был крутой доминатор над девицей, а тут его сейчас могут легко унизить… Он захотел уже поднять оконную раму, но услышал фразу:

— Стоять сука, куда собрался? Ты щас с нами проедешь, расскажешь нам, что ты делал с дочкой верховного главнокомандующего.

Когда Альтдо услышал это, он передумал писаться, он обернулся и закричал:

— Ах вы суки! Ах вы государство проклятое! Пидоры!

Альтдо мигом перевернул стоящий между ним и полицией, деревянный стол, запрыгнул на подоконник и рефлекторно, крепко схватил девушку за волосы. Здоровые менты наблюдали нелепую картину, они потихоньку начали продвигаться к Альтдо, не ожидания от него ничего, кроме попытки выскочить в закрытое окно. Однако, Альтдо задумался на секунду:

— Что же, я буду терпеть такое оскорбление? Я стану тряпкой ради чего, ради безопасной жизни? После всего что со мной было прежде? Зачем такая жизнь? В эту секунду, всё решилось в пользу безумия. Локтем свободной руки, Альтдо разбил старое окно, вынул оттуда кусок стекла и прижал к своей белокурой собственности.

— Вы что скоты, не видите стекло у горла? Я шею этой девки щас, как тюльпан распущу! На месте сукины дети! Стоять я сказал!

Менты остановились в полном шоке. Один из них сразу отошел в сторону и медленно проговорил:

— Иди, иди. Всё, мы не трогаем тебя. Девушку отпусти у выхода. Он скомандовал остальным:

— Всё мужики, ниче не делайте, пусть выйдет.

Альтдо смотрел с высоты подоконника, одной ногой упираясь в перевернутый стол, на толпу здоровых мужиков в форме, находящихся в полном расцвете сил, ощущающих себя максимально суверенными, особенно с пистолетом в кобуре и удостоверением полицейского. Лицо паренька оскалилось злобной улыбкой.

— Стройся.

Менты хлопают глазами, недоумевая. Альтдо повторяет команду со спокойным лицом, несколько повышенным тоном:

— Стройся говорю.

Старший приказывает остальной группе: Стройтесь давайте, назад без президентской дочки нам всё равно смерть, а у меня дома семья, кормить некому.

Альтдо холодным голосом подтверждает:

— Правильно, правильно. Правильно всё говоришь.

Пока все соображают построение, старший стоит отдельно, и пытается заговорить с Альтдо:

— Ты бы не делал глупостей, парень, я…

Альтдо яростным криком прерывает человека, старше его в разы, и по возрасту и по званию:

— Ебальник свой закрой, подстилка! Если я тебе слово дал, это не значит, что ты его от природы имеешь!

После, он уже спокойно добавляет, сжимая покрепче волосы, рядом стоящей заложницы:

— Давай к остальным офицер, а то че как не патриот.

Девушка в этот момент ощущает неожиданное, половое возбуждение, горячую сырость между холодных ног. Пугаясь самой себя, в голове она старается вызывать мысли, противоположные её телесным позывам: как он может так делать? Откуда право? На что же он опирается, что может унижать взрослых, опасных людей, государственных служащих? Может он просто псих?

— Ровняяяйсь! Смирно! В колонну по одному. На первый — второй рассчитайсь!

Все команды офицеры выполняют четко, если же кто-то филонит, Альтдо заставляет выполнять всё заново, из-за одного виновника.

— Вторые номера кру — гом!

Уже осознав свою непростую ситуацию, полицейские поворачиваются, как бы убеждая себя, что власть над ними этому пацану, делегировал сам президент.

— Вторые номера, шаг вперед марш. Портупеи впереди стоящего расстегнуть, штаны спустить.

Любые попытки договориться с Альтдо, заканчивались визгом заложницы, от перетягивания её волос в руке пленителя.

— Ширинки расстегнуть, к однополой любви приступить. По окончании, о результатах доложить.

Сначала, нехотя, трясущимися руками, менты начали присовывать друг — другу. Плюя на ладонь, пытаясь поставить член, каждый искал способ возбудиться и выполнить приказание. Процесс разгорелся через минут десять, стражи правопорядка, начали неистово иметь друг-друга, стыдясь, краснея, крепко держась за честь… ну или хотя бы за униформу. Ещё минут через пять, они ускорились и начали пороть сильнее, используя сухую боль, как мотивацию, как оправдание процесса, мысленно приписывая её к служебных страданиям, находя в этом нотки героизма… Ещё через минуту, старший, обливаясь потом, начал интересоваться:

— Не хватит ли, может пора заканчивать издевательства?

Он не услышав ответа, обернулся на распахнутое окно, где уже никого не было. Все постепенно, покачиваясь паровозиком, остановились, глядя в туже сторону… Один из ментов, высунул член и незаметно кончил на форму рядом стоящего, после чего спросил недовольным тоном:

— А кому доклад-то?

На Вельенском мосту, тихим вечером, переливаются в свете фонарей две фигуры одного роста и веса.

— Как зовут дочку президента?

Задавая наивный вопрос, Альтдо медленно передвигается по бетонной части изящного парапета, не боясь, что пленница его столкнет или убежит.

— Сиголини, как можно не знать имя дочери президента?

Альтдо:

— Слишком сложное имя, ты будешь Сиго. Я прикую тебя цепью к стенке, ты останешься со мной до тех пор, пока не надоешь.

Альтдо вовсе не любитель приковывать кого-то к стене, но он хотел создать впечатление очень жесткого человека, до сих пор трясясь от всего произошедшего. Однако, слишком многое он пережил в своей жизни, чтобы бояться теперь.

Сиго поправляет платье и запрыгивает на парапет:

— Почему ты решил, что я останусь с тобой? Может я убегу прямо сейчас.

Альтдо:

— К ним? Обратно к отцу в хоромы? Тебя там не ценят по праву, ведь нельзя теперь ценить людей, как вещи. Как тогда, спрашивается, придавать им стоимость? Ничего не стоящие люди. Не достойные ничего. Вот он ваш идеальный век, и твой отец — это один из правителей, которые давят меня, давят тебя, он тебя давит потому, что ты похожа больше на мать…

Сиго:

— Ты прав. Знаешь почему я осталась с тобой не смотря на то, что ты меня чуть не убил?

Альтдо чует, что деваха пытается ему понравится, показаться более непредсказуемой, чем есть. Он замечает, что она обладательница очень глубокого взгляда, свойственного агрессивным народам прошлых эпох, она знает, что её вид — вымирающий. Она тянется, как электрон к ядру, себе подобного существа, даже не смотря на обстановку, несмотря на то зло, которое внешне кипит в Альтдо. Мир скоро рухнет, биомасса социальных, безродных, бездарных, бесчувственных, переполняет лицо Земли и забивает каждую пору, не даёт дышать… Бедняжка Сиго, выросла среди слабых, которым даже не признаешься в половом влечении, ведь это будет странно, не модно, слишком честно. При этом мир полностью озабочен и продает секс, как седативное средство. Мир скоро рухнет, а она ещё даже не успела никому отсо…

— Я стала никем за всё то время, пока прожила среди этих тварей. Они меня не поняли, не смогли… как бы это сказать…?

Альтдо:

— Раскрыть потенциал.

Сиго:

— Именно! Идеально подходящая фраза! Идеально!

Альтдо знал, что перед ним, держась за монолитные поручни исторического моста, одетая в слегка колыхающееся от речного ветра, белое платьице, перебирая стройными, бесшумными ножками, идет дочь президента государства. Великого диктатора и убийцы миллионов таких, как он, способных к сопротивлению, способных дать его дочери такой мир, в котором она бы не убегала из дома, но и не сидела бы там годами напролет одна. Перед Альтдо мягкой поступью, шагает государственный просчет… Ошибка тирана, который не заметил главного диссидента, находящегося к нему рядом, ближе всех остальных.

— Совсем не модная, но все равно изящная.

Сиго:

— Кто, я?

Альтдо ужаснулся тому, что сказал такие откровенные вещи так громко, и быстро исправился:

— Закрой пасть. Лучше подумай над тем, чтобы служить мне.

Сиго:

— Хорошо, я это сделаю. Я даже готова у тебя жить, но не могу гарантировать, что не сбегу.

Альтдо:

— Не сбежишь, у меня есть кому за тобой присмотреть.

Приговариваются к казни через расстрел, за предательство президента страны, за подстрекательство и хитрость.

Именем государя!

На пригорке, над множественными, крохотными домами бедняков, располагается небольшой дом Альтдо, с широким видом на город. К утру, молодые люди дошли до пригорка, солнце уже нещадно палило.

Поднявшись наверх, Альтдо впускает Сиго в свою обитель и кричит:

— Онкре! Я нашел себе рабыню, а тебе я отыскал милого друга! Онкре? Где ты моя шоколадка?

Со стороны огромного балкона, раздается еле слышный крик, очень низким голосом:

— Хозяин, я внизу! Сейчас поднимусь!

Альтдо падает на большую кровать и говорит своей подружке:

— Сними мне ботинки, быстрее.

Сиго начинает нервно развязывать парню шнурки, боясь показаться неумехой, ведь уже согласилась на рабство. Альтдо приподнимается к девушке и сжимает её ладони в своих, ледяных ручонках.

— Тихо, тихо, тихо. Не спеши так, я не твои прежние друзья и знакомые. Я Альтдо, твой хозяин. Уважай себя рядом со мной, твоя работа теперь — служить мне, это всего лишь действия. Не надо пытаться построить передо мной золушку, построй передо мной горничную, которой на меня плевать. Проще говоря, борись со мной во всём, ищи своего поражения, и от осознания моего доминирования над тобой, получай счастье служить более сильному, достойному этого. Лицемеры нашей эпохи, не подарят тебе чувства, что ты честно проиграла им, они будут врать и притворяться друзьями. Их мужчины сегодня, большие бабы чем ты.

Сиго почувствовала спад сил, как обычно это бывало у неё с отцом, когда приходилось слушать его нравоучения. Но сам смысл имел обратный характер, оздоравливающий, Альтдо — это единственный в её жизни на данный момент, честный человек.

Грохот больших ног заполоняет дом снизу вверх, дверь в комнату открывается, и перед Сиго предстаёт чудо мужской природы. Огромный, вспотевший, иссини, блестяще — черный, прокаченный донельзя, до мельчайших складочек связок, вмятинок, впадающих в лоскуты мышц и еще раз мышц, улыбающийся афроевфриассиец.

И ещё раз мышц.

Этот громила держит в руках крохотную на своем фоне корзинку с овощами. Комнату наполняет запах корней и чернозема. Исполин подбегает к кровати с Альтдо и бросает рядом гигантскую, как выяснилось, корзину овощей. Альтдо выставляет ручку для поцелуя. На фоне афроевфриассийца, Сиго ощутила себя женщиной из кинофильма прошлой эры, кажется он назывался…

— Кинг-Конг.

Сиго произнесла это вслух, и оба мужчин, повернулись на неё, недоумевая.

Большой человек поинтересовался, целуя при этом ручку Альтдо:

— Простите миледи, что вы сказали?

Сиго:

— Вы наверное, тот самый Онкре?

Очень мощным и грубым голосом вещала эта загорелая машина жизни, при том, что запаха пота от него не было, но ощущался дорогой одеколон, да и лицо было хорошо выбрито, а зубы идеально блестели, словно жемчуг:

— Да миледи, я Онкре, сын Оби и Тунги — раако, племени Белого кита. Я служу своему господину Альтдо, с тех пор, как он спас меня.

Сиго уже надышавшись парами мужчины, облизывающая покрасневшие губы, запинаясь и путаясь в словах, задает вопрос:

— Каа.. К.. Как же он спас тебя Онкре?

Онкре:

— Он был моим психологом — консультантом. Я считал себя социопатом, общество не принимало меня, но Альтдо помог мне понять, что постиндустриальный мир, давит таких как я с помощью государства и рынка, дабы уничтожить всякого человека творческого, агрессивного в созидании, в стремлении к большему, к чему-то самоценному. Всякого конкурентоспособного, наша эпоха убивает, заставляя либо быть толерантной ко всему биомассой, и скрывать своё нутро, либо уходить в изгнание. В то время я писал хип-хоп и был судим, ну а теперь, я служу Альтдо и обучаю детей танцам, так же и немало времени уделяю живописи.

Сиго не могла поверить, что она это слышит. Как можно быть одиноким, сильным, самим по себе, но при том, иметь возможность служить высшей ценности, такой как искусство, или преподавание? Видимо, Альтдо сыграл здесь роль шоковой терапии, уничтожил саму нужду в излишней свободе, которая мешала, и как бы простуживала, бедного Онкре, а он человек юга, он точно не любит холодные сквозняки…

Сиго:

То есть, ты просто присягнул на верность Альтдо, и он сказал тебе, ради чего надо жить?

Онкре заулыбался:

Звучит жутко, словно нарцисс одурманил свою жертву и теперь пользуется, но факт остается фактом: Я стал счастливым, когда потерял ненужную мне часть свободы. Если люди работают на работе — то это не считается чем-то плохим, об этом почему-то никто не говорит, как о рабстве или форме массового абьюза. Альтдо — это мой хозяин, он мне не друг и не враг, он ставит мне задачи, которые… Как это сказать? Хм…

Альтдо:

— Раскрывают потенциал.

Онкре:

— Точно хозяин! Идеально подходит! Вы очень гениальный.

Сиго и Альтдо засмеялись, глядя друг на друга. Нежная улыбка Альтдо осталась при нём, еще и тогда, когда он сказал Онкре, едва сдерживая смех:

— Так не говорят Онкре, ты неправильно употребил слово, мой подкопченный друг.

Альтдо развел руки, приобнял обоих своих рабов, чья жизнь целиком принадлежала ему, и сказал радостно:

— Пойдемте все быстрее есть!

На кухне у Альтдо был полный порядок. За ужином, очень быстро Сиго ощутила комфорт и домашний уют. Единственное, что всё никак она не могла свыкнуться с самим фактом присутствия рядом, такого крупного самца, как Онкре. Альтдо смотрел на Сиго и ловил каждый взгляд, каждое смущенное движение губ, всё время ёрзающей по стулу, румяной девицы. Она то так сядет, то иначе, а платьице всё задирается, непонятно отчего, почему? Альтдо прекрасно всё понимал, ничего нельзя сделать с природой. Ни — че — го.

Тогда, секунду подумав, хозяин скомандовал:

— Вино, вино, вино! Онкре выполняй, мой воин!

Онкре взял табуретку, и полез на самый верхний шкаф за вином.

Альтдо продолжил:

Воин южных степей Белого кита, рода укротителей колонистов, независимых племен Анкха-раедаха, что веками бились за суверенность с Атлантическими захватчиками! К тому же…

В этот момент, мысли Сиго звучали так:

— Какой же зад… Мышцы спины и поясницы. Не смотри! Это не честно, я же так давно не…

И после сражения на Плеаре с остатками Итальянцев и Массильян, как танцевали эти буйволы вокруг гигантских костров из сломанных ракетами пальм! Круглые искры стреляли из пламени, выплясывая жаркий танец, в такт с людьми, снова и снова! Темная кожа множества воинов, освещалась отражением мышц и блеска потных тел, усеянных шрамами и…

Сиго уже почувствовала сырость между ног, её мысли были радостные, но запретные:

— Блять, что он такое несёт, про мышцы, не надо сейчас про мышцы!

Альтдо выдавал свои классические напевы, поглядывал на Сиго, ему было очевидно, что в резиденции нет парня, нигде она бы ни с кем не познакомилась. Кажется, она не девственница, но у неё давным-давно уже не было секса.

— Взрывы, удары в бубен и грохот литавр, столь многогранно…

Онкре поставил небольшую бутылку красного вина на стол, и Сиго немножко успокоилась. Онкре улыбался всё время, слушая Альтдо, пока разливал вино, очень смешно и воодушевленно, звучали напевы из обыкновенного, северного ротика Альтдо, не имеющего никакого отношения ни к войне за независимость в Анкха-раедаха, ни к жестокой битве на Плеаре. Онкре очень ценил своих предков, и точно знал историю Сахи и Таи, или того что в прошлой эре, звалось единым Африканским континентом. Глаза его были так же глубоко посажены, как и у других сидящих за столом, любой, даже самый черный юмор, он понимал, и ждал какой-нибудь подвох от Альтдо в прочтении истории. И вот он дождался.

— Но не знал вождь Онкаиле, что его предки жили далеко на севере, а не в Анкха, потому и умнее он был остальных собратьев. И в истории он исчез, куда-то без вести запропастился, но все мы понимаем, что его просто съели его друзья, простите, но это факт.

Онкре пригубил вина и спокойно парировал:

— Его останки не нашли, мы не можем тут говорить о фактах.

Альтдо злясь, что его не принимают всерьез, тоже отпивает вина, и уж было начав свой классический спор об истории Сахи и Таиской войны, вспомнил, что у него есть задача поважнее. Человек он был такой, что если не знал подход к другим, то просто говорил, как есть:

— Сиго, ты всё время смотришь на Онкре, ты его хочешь?

Сиго поперхнулась вином так, что его капельки попадали на стол. В свойственной таким людям, как Альтдо, манере, он лично всё стал вытирать салфеткой, при этом не теряя нить разговора:

— Если ты хочешь моего раба, в сексуальном плане, то при условии, что ты себя хорошо чувствуешь, а он не против, можете заняться этим в моей комнате.

Сиго почувствовала нечто, вроде легкости. Она перевела голубые глазки, вопрошающе выглядывающие исподлобья, на огромного зверя, сидящего в стороне от неё. На подбородке у девушки оставалась капля вина, и Онкре легким движением, стер её своим здоровым пальцем, проскользнув им же по раскаленным губам, вожделеющим его засосать или хотя бы куснуть.

Для Альтдо ситуация становилась однозначной, и он сказал так:

— Онкре, за мной дверь закрыть, кухню прибрать, и сильно девушку не раздалбливать. Я пошел на прогулку по набережной. Вернусь через два часа.

Онкре с легкой улыбкой, прикрыв глаза, кланяется и целует руку Альтдо:

— Будет сделано, господин.

Мысли в этот момент у Сиго стучат в висках, сердце бьется в предвкушении чего-то очень желанного:

Неужели сейчас это будет? Да еще и с таким… Как же давно не было!

Вино дало ещё больший эффект тяги, сильнейшей тяги к мощному, живому мясу. Бедная девушка боялась встать, потому что оставит сырое пятнышко на стуле, однако, всё развернулось куда проще. Онкре схватил её аккуратно за ноги и спину, без малейшего напряжения поднял на руки и унес в комнату хозяина. Альтдо в свою очередь, молча накинул черную куртку с воротником, поправив последний, и вышел, захлопнул за собой входную дверь.

В комнате хозяина, Онкре положил на диван Сиго, всю нежную и возбужденную. Он одним движением, стянул с неё платье целиком. После чего, одной рукой придерживая затылок девушки, стал целовать её взасос, захлестывая своим большим языком её розовый, мягкий язычок. Другой рукой он снял с неё лифчик, и принялся щупать набухающую грудь. Извивающаяся в сладком порыве, девушка сама спустила трусы, взяла большую руку партнера и опустила вниз. Онкре начал стимулировать клитор огромными пальцами, то прислоняя всю ладонь, то постукивая слегка, мастурбировать теплые, половые губы, легкими, круговыми движениями. Потом прерывал поцелуй и клал пальцы в рот Сиго, чтобы та облизала их, после чего, возвращал руку на киску. Девушка стонала раздвинув ноги максимально широко, по ощущениям, её ласкал не человек, а какой-то специально приспособленный для этого робот. Через минуту, Онкре поднял Сиго и поставил на коленки возле свода кровати. Он снял майку и обнажил огромные мышцы. После, спустил штаны, лапая безостановочно Сиго за грудь.

Всё залито солнечным, закатным светом. Особенно напрочь заколдованный берег реки Манго, на котором никогда никого нет, если туда заходит Альтдо. Он написал стихотворение, он чувствует нужду прочитать его кому-нибудь. Бредя вдоль набережной, парень молча говорит с безлюдной тишиной, её лишь изредка нарушают птицы, ударяющие лапами по воде, и воспаряющие вновь к небу. Этот момент всегда ознаменовывает собой титаническое, вечернее одиночество, птицы словно издеваются над Альтдо, они дают ему надежду, что сопроводят его на прогулке, поговорят с ним о серых небесах, об облаках и тучах, а потом, предательски покидают, навсегда испаряясь туда, куда никак нельзя попасть.

Сиго переживает самое острое возбуждение в своей жизни. Онкре в одно движение пододвигает девушку к своему телу. Прислоняется максимально плотно грудными мышцами к её лопаткам, и мышцами своего рифленого торса к спине, так что девушка чувствует позвоночником каждый кубик на прессе Онкре. Оба тела, начиная сзади и насквозь, через Сиго, полыхают мужским теплом и особым запахом самца, смешанным с хорошим одеколоном. Онкре звериными лапами хватает Сиго за худые плечи и крепко сжимает их в кулаки, со стороны выглядит так, словно в его руках просто две белые тряпки. Сиго рычит от боли, но преодолевая страдание, ощущает приток сладострастных волн, разносящихся по самым чувствительным местам её тела: живот, грудь, промежность, спина, потом шея и ближе к затылку, ещё ближе к ушам. Пульсация усиливается на плечах, а щель Сиго, предвкушающая приём мясистого, агрессивно наполняющегося наваристой кровью, живого бревна сзади, развертывается в нежный, паровой бутон, испуская концентрированный запах человеческих феромонов, подыгрывающий мелодиям близлежащей, столь желанной, до дрожи, долгожданной и вероятно, в перспективе, долгоиграющей эйфории и полного растворения в тестостероне, как в одурманивающем сне, какой-то античной девы, проводящей ночь с богом, вроде Алкмены. Густые капли смазки, скатываются по бедрам счастливой девицы, и с грохотом обрушиваются на пол. Впадинки возле носа, шея, уши, всё начинает полыхать от кровяного давления, свойственного аномально сильному, сексуальному раздражению. Груди девушки наполнились, стали на размер больше, а соски окаменели в токовой пульсации.

Альтдо окружает кирпичная кладка, очень старая, заложенная в прошлую эру, и Вельенский мост, такой древний, но долговечный, ожидает впереди. Альтдо медленно поднимается к парапету, осознавая, что каждый вечер, он делает ровно тоже самое, всё время. Облаков почти не остается в небе, солнце прорывается ко дну реки, всё убегает от Альтдо, всё ускользает, всё с ним прощается, всё покидает его всю его жизнь, всё и все… И он не чувствует права удерживать… Но что тогда в сухом виде ему останется?

— Сколько можно здесь гулять? Когда я уже умру? Когда это кончится? С кем я говорю…? Стих здесь читать некому. Замкнутый круг.

Альтдо запрыгивает на парапет, и как обычно, держится за перила еле — еле, может мечтая навернуться, но почему тогда не спрыгнет? Река тоже куда-то вечно бежит, в ней отражен весь жизненный путь тех, кто стоит на своём, как не парадоксально, ничего своего у них не остается, кроме них самих. Альтдо шепчет тихонько:

— Ну что река? Что ты мне сегодня расскажешь? Что узнала ты от далекого, Черного моря? Или может лиман Алио открыл тебе свои тайны, скопленные за годы томления? Сколько живут речные бухты? Напой своим шуршанием, найди слова…

Ладонями Сиго обхватывает крепкие бедра Онкре, вцепляется ногтями в стянутые канатами мышцы, переплетающиеся, и каждым своим мельчайшим сокращением, передающие щекотку вибрации, волнами пронизывающей и внутренне расслабляющей, как бы гарантирующей чувство надежного сцепления, в мощных лапах истинного самца. Скажем прямо, и тем передадим полное и понятное ощущение девушки в этот момент: в объятиях Онкре, Сиго чувствовала себя, как на идеальном аттракционе, с затянутыми максимально крепко ремнями и металлическими ригелями поперек, так, словно её собрались подбрасывать на нем туда — сюда до потолка и вниз.

Онкре поднес купол своего члена к киске Сиго, уже плачущей нитями горячей смазки, и девушка ощутила резкий прилив гормонов счастья, перебегающих маленькими струйками к верху шеи, через артерии к глотке, и растекающиеся по нижней части рта, смешивающиеся со сладкой, полной полового секрета, слюной. Сиго полностью выпускает воздух из легких, как это происходит перед неизвестным доселе событием, которое предстоит пережить хрупкому, столь нежно-бархатному, совсем не подготовленному организму. Сопровождаемая липким, слюнявым звуком, раздвигается мышечная оболочка влагалища.

Солнце почти зашло, Альтдо чувствует, что сейчас он просто умрёт от скуки и тяжести, возвращаться не хочется, идти дальше еще хуже. Всё разбежалось, синяя тьма накрывает улицу, с моста видно выступающий вдалеке мыс, на нём располагается другая часть города, на ней начинают загораться фонари.

— О нет… Нет, только не это, прошу нет… Только не фонари жизни, чьей-то бурной жизни! Кто превратил нас в изгнанников? Это сделало государство? Это сделали мы сами, общество нашими руками нас же и карает. Я вижу далекие огни их жизни, как они меня мучают, проклятый вопрос: сколько я упускаю? Но приблизишься, и всё становится ещё хуже, ведь их жизни это жалкая погоня за морковкой, любую морковку им свесь, они вцепятся. Их жизни — это позор человеческой природы. Человек создан творить, а не работать… Они не виноваты, нет, просто сегодня слишком холодно, моё настроение быстро падает с температурой тела.

Вхождение в слизистую, мгновенный, бурный выплеск в тело Сиго пучковатой дозы копулинов, входящих в химическую связь с дружелюбно приливающим сзади потоком андростерона. Для гормонов эта секунда лишь рутинная работа, их как будто не существует и они не замечают, что являются составной частью, настолько острого, вполне реального, человеческого наслаждения. Сердце Сиго колотится 110 ударов в минуту, ноги трясутся и едва не складываются под напряженной, но закрепленной в сильных руках, фигурой… а на фоне Онкре, даже миниатюрной фигуркой девушки. Онкре продвигает свой аппарат дальше и вот, он почти достигает максимума глубины. Сиго роняет голову на грудь, трясется от напряжения, и через секунду, нарастающей волной в области женских органов, познает давно забытое чувство… Пульс подскакивает. По всей комнате, медленно растекается сладкий, девичий стон, переходящий в скуление. 150 ударов в минуту, 200. В мыслях сиго прозвучала фраза:

— Как же ахуенно… Какой у него большой, пусть это длится вечно.

Что же она в самом деле ощущает, словами не передашь, как не старайся. Это существует только для неё в один единственный момент. Это принадлежит только ей, и она не задумываясь, вне всякого сомнения, убила бы любого, если бы у неё это попытались отобрать. Это не человеческое… совсем иное.

Сиго ощутила мошонку Онкре, вплотную прижатую к половым губам. Онкре весь в ней. Энергия переполняла обоих. Ножки Сиго идеально расползлись по поверхности кровати, и очень мягко прильнули задней частью к массивным бедрам Онкре, закрепившись ступнями, как крюки. Такая оптимизация положения тела, прошла за секунду, рефлекторно.

Онкре высовывает член, дав расслабиться мышцам влагалища. Он очень ласково отпустил плечи Сиго и нежно перетек руками к её ключицам, зажав плечи бицепсами, а хрупкий подбородок девицы, приподнял и положил на кисти рук, дабы не потерять эффект крепкого объятия. Он давал Сиго только то, что она больше всего хотела. Онкре снова вгоняет член в голодную, розовую киску. В момент захода головки внутрь, ощущая её размер, девушка подумала:

— Блять! Да неужели это на самом деле происходит, и сейчас будет ещё??? Сука да… О боже дайте ещё!

Бедняжку трясло, как на морозе. Основная радость для неё — это полное осознание того, что сейчас это продолжится и будет продолжаться еще и еще, эти быстрые, но точные мысли, чуть не убили девушку порывом любви к виновнику торжества, раздающему это благо позади неё. В её груди стало очень тепло, она никогда никого так сильно не вожделела, как сейчас вожделеет груду мышц, вцепившихся в неё, дарящих бурное удовольствие, сравнимое разве что с концентрированной дозой опиума. Онкре снова высовывает свой член, а потом сразу же окунает обратно, раздвигая теперь уже подготовленное и разработанное тело девицы, как филе. Любовное чувство, подкатывая грозами предвкушения животного кайфа, налило тело Сиго сполна, кипящей, танцующей по всему телу кровью, искрящей гормонами счастья. Хер заходит на все десятки сантиметров, вызывая резиновый треск и хлюпанье, словно кто-то медленно опускает раскаленный клинок в кувшин со свежим, ароматным вином.

Фонари включились. Альтдо видит всю улицу целиком. Он отворачивается от воды, облокотившись на забор и скрестив ноги. Теперь не хватает только звезд — главных спутников всех одиночек. Альтдо набирается сил, отряхивает куртку сзади, и идет в направлении соседнего района. Маленькие дома окружают парня, все окна закрыты, свет в них создает душевную боль, а выключенный свет создает чувство заброшенности, что ещё большая боль. Альтдо старается игнорировать всё, что связано с людьми, все предметы и все намеки на какую-то социальную жизнь.

— Невозможно… Люди собрали все эти улицы, каналы, мосты. Всё построено обществом, и они будут говорить, что это и есть их творчество. Но это лишь эффект, при котором, муравьиные передвижения, автоматически образуют муравейник — тоже государство, где отдельный муравейчик лишь таскает всякую хуйню туда — сюда, неспособный создать ничего сам. Однако, при появлении в Муравейнике жука, который начнет скатывать шарики и ломать норки муравьев, система быстро его уничтожит. Всё четко. Отец Сиго хорошо понимает, как устроена природа насекомых.

Вдали, над сравнительно небольшими холмами, то выходя, то опять прячась за тучами, проглядывается первая, и пока единственная звезда. Альтдо замер, рассматривая этот мелкий комочек благости, между холодных, бетонных построек, самого холодного мира, среди всех существующих миров.

— Ах, звезда… Я назову тебя… Не знаю пока, каким именем. Но ты станешь моим слушателем в этот час! Решено!

Тазобедренные суставы Сиго, играют роль разводных ворот, а дрожащими руками, она перехватывается за свои покрасневшие ягодицы, дабы ни за что не упустить, точно распознанное чутким, молодым мозгом, ещё способным находить себе всё самое вкусное в любом деле, ощущение продвижения каждого миллиметра жилистой поверхности члена, сдвигающегося внутрь, и внутрь и еще, в ту самую, нежную, сопротивляющуюся, горячую сырость. Онкре начинает ускорять движения фрикций. Сиго пронзает повторяющееся ощущение широкого члена, погружающегося в живую, пульсирующую, розовую мякоть, на пути впускающего в себя часть смазки, потом отступающего ровно столько же назад, и опять с большей силой всё глубже ввинчивающегося в оцепеневшее от наслаждения тело, пламенеющее детородной жадностью, и ещё большей звериной, дочерней жадностью.

Врезаясь всё быстрей и быстрей, в уже ничего не способную выкрикнуть девицу, только рычащую и попискивающую на фоне сменяющихся, издающих сопливый звук, мощных фрикций, Онкре приподнимает её голову и слегка сжимает своей огромной рукой её тонкую шейку. Самец набирает обороты, растирая сколькое, молодое мясо изнутри, достигая огромной температуры. В теле Сиго, словно работает доменная печь. Визги девушки в этот момент, бьют молниями из темноты разума:

— Рви меня, ну же, растягивай, как шмотку! Прошу ещё! Ещё… А — а-а — !!!

Её клитор дрожит над плюющейся киской, как замкнувший рубильник электросчетчика. Постепенно, к девице подбирается самая наивысшая степень блаженства, её наиболее острейшее за прожитую жизнь, чувство исступления, о котором мечтает любая женщина. Её встречает порыв, заставляющий вдавливать пальцы рук и ног в крепкое тело Онкре, как львиные когти, испытывая к партнеру ощущение друга, каменной стены и любящего её, сильного отца, дарящего солнечное тепло, любящего и снова любящего, погружающего в любовь всем телом и питающего все нервы, каким-то запрещенным, электрическим вкусом телесной неги.

Лицо Сиго алое, с набухшими жилками у висков, создаёт гримасу, которая означает, что человек не нуждается больше в сдерживании себя. Слишком хорошо. В эти секунды она больше не человек, людям это не доступно, ещё немного и она кончит от этого огромного члена, сладко скользящего у неё между ножек, всё сильней и сильней. Собственные стоны возбуждают бедную девицу еще больше, и всё это накладывается на ускоряющийся у неё внутри поток напряженных толчков, она уже рыдая, потеряв голос, с зажмуренными глазами, не шевеля отдельными конечностями, просто ездит вперед — назад, в оцепенении, словно мчится к обрыву на полной скорости, верхом на огромном бревне.

Альтдо доходит до подножья холма, где нет ни домов, ни руин, ничего. Черное, исполинское небо озаряет всю Землю, это край города, и край сознания молодого парня, кроме него там есть еще одно существо, для него вполне живое, абсолютно важное, и единственно готовое слушать — это звезда по имени… Ах!Не знаю… Альтдо поднимается наверх, он с трудом преодолевает путь к вершине холма, по скользкой траве, по рассыпчатой, каменистой, неровной почве, но лишь так он согревается на пути. Его тело в напряжении, ему жарко, он стремительно карабкаясь наверх, снимает свою куртку, потом расстегивает воротник кофты, засучивает рукава. Каждый шаг — это боль, но эта боль — ингредиент его сладкого вдохновения, он не встретил никого на пути, никто к нему не явился, он не познал добра, любви, блага, дружбы, ничего, абсолютный душевный холод в котором лишь мышечная тяга и трение, создают тепло! Это уже нечеловеческое состояние, полной оторванности от привычного всем мира, раздирающего на куски одиночества. Не человеческое, а нечто совсем иное… Альтдо остается несколько шагов до вершины, слезы ручьем льются по его ледяным щекам, он терпит, по пацанячи оскаливаясь, не давая себе зарыдать… шаг, ещё шаг, И…

Испытывая последний прилив страсти и накопленной внизу живота, между ног, предоргазменной, прожигающей клитор и половые губы, сахарной сладости, мучительной точки до и после, микросекунды того нарастающего ожидания, когда уже произойдет долгожданный взрыв, в разгоне десятков толчков, сопротивляющихся, огненных, сильнейших сокращений мышц, от мясистой палки, долбящей сзади, уже откровенно сходящую с ума девушку, задумываясь в один миг о заднице Онкре, о его плечах, мощной пояснице и загорелых бедрах, и в тот же миг о том, что всё это сейчас у неё внутри, сзади, сверху, в ней, с ней, часть её, и вот уже свело абсолютно всё, шею, ноги и даже лицо, да, да…да… И…

Вдох!

Приговариваются… Кхм. Приговариваются, да что же это… Км, прошу прощения. Приго..кх — кх…Блять!

.

.

.

Услышим утром солнца дивный рог,

Под небом расцветут снаряды, искры,

Полей плеяды, грохот, скрип сапог,

Звук возрождения духа Илиады!

Услышим гром, что лопнул тонкий лёд,

Раскаты молний их дуг танцующие брызги,

Развернутая кровь цветком с клинка сползет,

Взойдут из всесожженья угли правды!

Мы примем буйство весенних ветров,

И как солнце на мир наш сквозь тучи ложится,

Услышим оттуда нимф молитвенный зов,

Искусства, поэзии, музыки, живописи!

Сыграем триолью для богов небосвод,

А из рая рабов закатаем двуузел жизни,

Словом: построим мир господ!

И здоровые корни пустим свозь кости врагов до низи!

.

.

.

Сиго лопается, как шарик с парным молоком. В ней пульсируют очень редкие по своей силе для обычного секса, мощные, множественные схватки, резкой и неконтролируемой, затрагивающей матку, но имеющей своим пиком вульву и головку клитора, сладостной феерии, долгожданного оргазма. Глаза Сиго закатываются, с ней рядом уже нет Онкре, в этот миг он только питательный штырь между её ног, к которому намертво присосалась кончающая вагина, Сиго сейчас заботит совсем другое. Её рука рефлекторно перепрыгивает на клитор, чтобы вымучить из себя максимум и ещё максимум, на её лице написана вся дикая, нелюдимая, эгоистичная увлеченность, протекающего в ней, еще в острой фазе, сладко щекочущего экстаза, и жадного, напоминающего борьбу за жизнь, смакования этого убегающего момента, как растопленного в теле, огромного куска масла девичьего кайфа, растекающегося по горячей поверхности половых органов и дальше, обволакивающего их изнутри. Нервные импульсы стягивают нижнюю часть живота трясущейся девицы, узлами, спазмирующими и дрожащими внутри, как струны, всасывающими в себя кровь и вибрирующими тысячей милых, еле заметных гармоник в прищуренных глазах девушки, перенапрягая мышцы вновь и вновь, бросая бедняжку в краску.

Через миг, кровь скапливает в лимбической системе обширные потоки нейромедиаторов, а после повторно, новой волной удовольствия, скручивая нервные ткани, словно тряпку, силой выжимает из себя последнее, пьянящее чувство счастья, долгоиграющие гормоны любви, гормоны абсолютного удовлетворения, орошающие молодой мозг, словно медовый нектар. Волнами по телу пробегают затихающие нечеловеческие эмоции, клитор выстрелами подымается от нежных прикосновений женских пальчиков, и обратно расслабляется, едва не испуская дым, чувство бесконечного мышечного лакомства, сменяется чувством доброты к партнеру, желанием обниматься, желанием сделать для него всё самое приятное, что он хочет, чувством собственной женственности, материнской любви и нежной, почти детской, дочерней привязанности.

Энергия снова наделяет Сиго жизненным тонусом, и девушка выпрямляется, встав на носочки и прильнув спиной к Онкре. Она немного покаталась ещё на его члене, как бы погладив им себя изнутри, чтобы расслабиться окончательно от всех схваток. После чего, она полностью довольная, слезла с хера и легла на живот, взяв в рот инструмент Онкре. Еле приняв такую большую головку, Сиго усердно сосала член пару минут, после чего, получила по морде хлестким ударом белковой массы. Онкре прищурился и пискнув, подобно маленькому, невинному зверьку, сразу после оргазма, упрятал достоинство в трусы и ушел в душ. Сиго пошла за ним. Онкре зачем-то взял с собой телефон в ванную, Сиго подумала, что он хочет сфоткаться. Онкре позаботился и о себе и о Сиго, снял ей шампунь с полки, вместе они приняли душ, а потом ушли обратно на кухню, перевязанные полотенцами, абсолютно свежие, чистые, душистые и вообще, приятно уставшие.

Пара разговаривала о всяких пустяках, распивая оставшееся вино. На кухне стоял громкий смех. Сиго чувствовала, что Онкре может стать для неё отличным другом. Онкре же, только ждал следующего дня, чтобы продолжать заниматься своими делами.Вдруг, у Онкре зазвонил телефон, и он ушел в другую комнату, оставив Сиго одну.

Наступила ночь.

Входная дверь скрипнула и медленно стала открываться. Альтдо вернулся. Он аккуратно забрел в свою комнату, и увидел там лежащую на кровати, пьяную Сиго. Паренек тихонько прикрыл дверь и прошел дальше к комоду, чтобы повесить куртку. В этот момент, Сиго заговорила хмельным, но не противным, увеселенным голосом:

— Вы вернулись Ик… ой, вы вернулись мой господин…? Ик.

Альтдо:

— Да. Спи Сиго, завтра могут прийти приставы. Они будут искать тебя здесь.

Сиго:

— Господин… Вы же меня… защитите? Ик.

Альтдо улыбнулся:

— Конечно. Ведь я имею право на частную собственность, а это как раз ты… Спи.

Сиго прильнула к подушке, но ей всё не спалось. Альтдо сел рядом, и начал разуваться.

— Господин…

Альтдо:

— Что?

Сиго:

— А откуда вы родом?

Альтдо:

— С Евфриассии и Атлантики сразу. Раньше это была одна страна… Ложись уже.

Сиго приподняла голову и оперлась на локоть:

— Господин, расскажите о себе! Я ничего о вас не знаю.

Альтдо сидел спиной к Сиго, и приподняв голову, полностью расслабил плечи. Из огромного окна, комнату освещал яркий, лунный свет.

— Когда-то, Сиго, людей на Земле не было, и вообще ничего не было, были только боги, которые жили в своих мирах. И вот однажды, один маленький бог, заигрался в своем мире и случайно забрел на Землю, еще покрытую мраком, он щелкнул пальцами и озарил всё светом солнца, а на Земле оказалось огромное цветочное поле, зеленые, пышные леса, и птицы летали по небу, подражая богам. Тогда он решил, что станет охранять Землю и беречь солнце для неё, чтобы вечно оно светило и даровало жизнь.

Сиго:

— Я уже слышала эту историю, где-то…

Альтдо:

Но со временем, понял бог, что опрометчиво было его желание. Цветы уже не радовали, и к солнцу он так привык, что оно его злило. Обратно во тьму возвращаться? А смысл, если прекраснее Земли не встречал он ничего, за всю прожитую вечность? Так как ему быть?

За окном мерцали новые звезды, и с балкона еле доносилось уютное стрекотание сверчков. Сиго из последних сил спрашивает:

— И что же дальше, этот ваш бог сделал? Дальше что?

Альтдо:

Он стер себе память, и сошел на Землю человеком. С тех пор, он из раза в раз, рождается на Земле, испивая горе и мучения людской жизни.

Сиго, закрывая глаза и опуская тяжелую голову, проговаривает:

— Но ведь это ужасно, это пытка!

Альтдо хотел было сказать что-то еще, но промолчал.

Сиго уже не в силах задавать вопросы, рухнула на подушку и вырубилась. Альтдо посмотрел на неё несколько секунд, поправил ей волосы на щеке, и подумал:

— Надо было назвать именем Сиголини, я и забыл о том, что нашел тебя сегодня, так же, как и звезду… хах.

Он прикрыл девушку одеялом, и лег на краю кровати, прямо в одежде. Мир погрузился в сон.

Онкре — (от массиль. аeiczhōu) — друг.

— Так, есть возможность забрать сейчас карту?

— Да, берите, деньги в кассе.

— Отлично. Спасибо.

— Пожалуйста, хотите кредит может?

— Нет, я не ебанутый.

Утро в рабской семье Альтдо началось с солнца. Солнце било во все окна и всех будило, с реки надувал холодный ветер. Полиции не было даже в зоне видимости.

Альтдо гулял в своем саду, в котором днем тепло и очень тихо. Что же до Сиго, она весь день провела с Онкре, который показывал ей дом, что и как надо делать, что нравится хозяину, а что нет. Рабы приходили иногда в сад, чтобы заниматься огородом, Альтдо рекомендовал Онкре, особое внимание уделить сбору урожая, который заменяет часть не хватающих им денег, и пустить на это все свои силы, а девочку отправить на уборку дома. Сиго легко принимала все тяготы службы, и даже удивлялась, каким может быть приятным труд, если он мотивирован.

К середине дня, Онкре уехал на работу в свою студию.

Сегодня ночью, мне как всегда станет плохо, может даже случиться что-то ужасное! Я больше не могу так жить, я проклят, мне ничего не помогает, я никогда не приживусь в этой вашей современности, я не смогу правильно воспользоваться деньгами, всё время надо с кем-то договариваться! Я лох! Я печальный лох…

Сиго вытащила наушник:

— Ась?

Альтдо взглянул на неё, держащую в руке губку, всю в пене, и девка в пене, и вообще всё в пене. Альтдо подумал секунду:

— Курица… А нестись она будет, или как?

Как и везде и всегда в своей жизни, Альтдо сидел, пока все работают, при чем переходя с места на место, и делал вид, что он доволен ситуацией, но внутри, ему было болезненно скучно, он безуспешно пытался комбинировать в голове имеющиеся данные и средства, уходя в идеализм мечтаний, проклинающий все проросшие наработки материальных идей, вновь подвергающий энтропии сомнений, все концепции и маневры воображения:

— Так не мыслят, не тот день, сейчас уж простите, лучше было бы просто подрочить и уснуть.

Дело в атмосферном давлении, кажется. Однако, всё могло измениться в теплые часы, следующего дня, и если Альтдо доживет до этого момента, не потеряв творческое настроение, скажем, вдохновение к мысли, то что-то может и родиться…

Сиго драила кухню и думала о вчерашнем вечере с Онкре:

— Какой же зверь, какой сильный и… Он очень добрый, всё понимает, ухаживает. А что у нас может дальше получиться? Может я забеременею от афроефвриассийца? А может просто будем иногда делать это, и без лишних хлопот? За последнее время, я чувствую себя абсолютно счастливой и свободной, пусть не заканчивается эта уборка, и ещё хочу, чтобы хозяин стал со мной дружить. Он наверное гей, потому и не интересуется мной, ему главное, кто мой отец. Хотя, как поймешь того, кто всё время молчит и не разрешает с ним разговаривать? Просто управляйте мной, ведите меня куда-нибудь, я хочу усиления этого безмятежного рабства… Ой, что же я говорю…

Сиго спускается в сад и толкает рукой калитку. Её взгляду открывается буйство красок, пышной зелени, винограда, что не лоза — то гроздь, все грозди множественны ягодой, все ягоды полны сока, почти взрываются они от напряжения. Только извращенный, белый свет, пронизывает виноградину, озабоченный всем тем, что она от него пытается скрыть, всё переживает о её косточках, о её кожице, что нужны для боли и горечи, делающей больно и горько, когда жуешь их, добиваясь кисловатой мякотки самого винограда. Сиго следит за лозой, убегающей струйкой по телу забытого богами забора, деревянного такого, похожего на доисторический идол, когда-то найденный на равнинах северного Приуралья.

Сиго проходит дальше, и за углом кладовки, находит большущие кусты разнообразных цветов, собранных со всех частей переписанной Ойкумены. Она не может надышаться, насмотреться. Многие виды, многие краски, многие множества, многое, огромное, большое, крупное, размер, власть, укреплять, нарождать, трахать, искать, кормить, делиться, все они пахнут и заставляют девушку ими любоваться. Они принуждают её, бедную, приманивают и тыкают ей в нос своими тычинками. Тюльпаны огромного количества видов, завезенные из Голландии при царях, Пионы из Гральта-Дайо, Американские Эустомы. Полумесяцем, обнимая колышки для подвязки, пламенеют из центра и к верху, букеты Гортензии с юга Палац — лина, от туда же и Гиацинт, а чуть глубже под сеткой, пробиваются огромные, восточные Миддлемисты, Сиго поправила их громоздкий стебель за сетку, чтобы за его лепестками, хватило тепла для желтых Безвременников. Переведенные в новую генную форму клубни Белого Глориоза, Санкаоники, и трофейные, государственно охраняемые, Сахи и Таиские, народные папоротники.

Сиго поняла, что забыла корзинку для урожая, она поспешила обратно к калитке. Ужас охватил её. По дому пробегали люди в форме, они заполонили всё вокруг, всякие разные группы спецназа, расползались по территории дома Альтдо. Сиго начала метаться из стороны в сторону, взывая к хозяину:

— Альтдо! Государство! Оно явилось за нами!

Сиго заметили офицеры через окно, и ринулись к ней. Девушка помчалась бегом в глубину нежного сада. Перед глазами у Сиго мелькали все цвета радуги под голубым, прояснившимся окончательно, громадным небом. Солнце тщательно на ходу перед Сиго, подчеркивало все нюансы растительного мира, будь-то крохотные завитки виноградных лоз, потом ягод смородины, ряды огуречных, томатных, даже миниатюрно-арбузных грядок, березок и огромных берез, тянущих к Сиго долгие свои ветви, а так же благородных, очень важных для хозяина, старинных яблонь, разных сортов. Или не кошенный, травяной покров по обеим сторонам, блестящей, насыпной тропинки, как его солнце представило? Как преподнесло его дикость, его настойчивость? И если бы Онкре решил выкосить траву, как бы Солнце буйствовало, чтобы вернуть все одуванчики и васильки на прежнее место? Ведь это дом для многих, невинных букашечек? А под этим небом, представьте, полный гармонии и всех тонов жизни, кустарный ряд, различных, агрессивно-колючих ягод, вроде малины и ежевики, приоткрыл Сиго тайный уголок, расписанный двумя — тремя розами, покрытый почти весь тенью и мелкими цветками. Как раз там на скамье — качели прохлаждался её любимый хозяин Альтдо. Представили? Хорошо…

Обувь его лежала отдельно, он голыми ступнями возил по чувствительной, сырой траве, куртка его висела на цепи качели, а в руке рассыпался бирюзовый Шафран.

Сиго:

— Пришли! За мной пришли, сволочи эти, я…

Альтдо:

Садись рядом, снимай обувь и сиди. Ноги в траву делай, вот… как я показываю.

Сиго подчинилась. Она села рядом, в теньке было очень хорошо, скамья приняла девушку и дала чувство безопасности. Альтдо приобнял Сиго и стал немного раскачиваться:

— Разувайся уже, давай.

Сиго прижалась к Альтдо, снимая шлепки, и протягивая ноги через траву, раздвигая пальцы и давая холодным травинкам, проскользнуть между них. Если такое делать очень редко, а тем более, после бега на жаре, то можно открыть необыкновенные, расслабляющие свойства обычной травы. Сиго понимает, что Альтдо всё уже продумал:

— Не было нужды паниковать, видимо, он решил провести мирные переговоры с моим отцом и всё решить. Логично, что проще дождаться, пока полиция дойдет сюда, а потом Альтдо схватит меня, как в тот раз, приложит нож к горлу и будет шантажировать ментов, будет манипулировать ими, как он это делает всегда, очень грамотно, так грамотно…Он такой смелый…

Сиго лезет к абсолютно расслабленному Альтдо, тащит за своим лицом всю себя, хрупкую. Приподымая грудь, прикрывая глаза, вцепляется в губы парня, прижимаясь сосками, через майку к его худому телу. Альтдо, не долго думая, пускает язык ей в рот, похабно причмокивая, засасывает её, потом рукой хватает за челюсть и отцепляет от себя, держит немного прикрыв глаза, глядя ей на губы и слегка улавливая запах слюны, снова, уже сам врезается ей в рот, поглощая и прикусывая губы, одной рукой, лапая за сиську, другой усиливая объятие. Потом рука с груди проскальзывает под майку, а там нет лифчика, и Альтдо щупает там всё, как в последний раз. Послышались шаги…

Спецназовец в форме, держа в руке автомат, залетает за угол к паре. Оба красные, как после бани, парень с девушкой, поворачиваются на офицера.

— Именем государя!

Альтдо, слыша эти слова, шмыгает носом, как ни в чем не бывало, поворачивает к себе лицо Сиго, смотрящую на него с абсолютным доверием, и шепотом проговаривает, притягиваясь, чтобы снова поцеловать:

— Не слушай его.

Раздается автоматная очередь. Грохот заполняет всё пространство сада, трава дрожит от вибраций, яблоки падают с веток, кусты осыпаются, цветы роняют лепестки.

Выдох…

Сиголини (от южн. атлант. Ciggo) — истина.