Тышко уже несколько недель жил в Риме, в большом доме на Эсквилинском холме. Хозяин то уезжал, то приезжал из загородного поместья. Тышко его почти не видел. Он со старанием выполнял всю работу по уборке атриума – центральной части дома с фонтаном в середине, над которым не было крыши, и поэтому туда все время заносило пыль и грязь с улицы. На улицу его пока не выпускали, но, как заметил Тышко, следить за ним стали гораздо меньше, а поначалу всегда кто-то из рабов находился в нескольких шагах от него. Однажды в доме снова появился Аркадий. Хозяин приказал всем его слушаться, даже в свое отсутствие. Так он и жил в доме – ел и пил в свое удовольствие. Когда пришла очередь Тышко нести ему вино и еду, Тышко увидел, что выпил этот гость-хозяин уже достаточно. Он перестал говорить на латыни, а греческого Тышко не понимал. Но Аркадий схватил его за рубаху и притянул к себе. Тышко попытался вырваться, но толстый грек неожиданно резко вскочил и, схватив Тышко за шею, повалил его на кровать, при этом чаша с вином упала и разлилась. Тышко начал говорить, что ему надо убрать, но Аркадий прижал его лицо к кровати и сорвал штаны, вырвав из них веревку, которой они были подпоясаны. После этого грек навалился на него сзади и, смазав слюной зад Тышко, начал засовывать в него свой набухший член. Тышко закричал и заплакал от пронзившей все тело боли, но сильная рука снова уткнула его в покрывало, которое сразу пропиталось слезами. Он, пообщавшись с рабами, знал, что это бывает почти со всеми, но надеялся, что он не будет замечен похотливыми любителями юношей. И вот теперь вся боль и тяжесть рабского существования навалились на него и терзали его плоть. Грек все никак не унимался. Но через некоторое время Тышко сквозь боль почувствовал внутри тепло, и движения члена в нем наконец прекратились. Аркадий отвалился от юноши, тяжело дыша, и сел на кровать. Тышко подобрал порванные штаны и поднял с пола чашу. Мысль о том, что сейчас нужно будет опять прийти и вытереть разлившееся вино, мучала его больше, чем боль в заднем проходе. Идя на кухню за тряпкой, он увидел, как черный привратник открыл входную дверь, и в доме появился хозяин. Тышко, как и все присутствующие рабы, замер в поклоне. Хозяин быстро прошел в свой кабинет, ни на кого не глядя. За ним, не успевая и переходя на бег, двигался какой-то лысый коротышка и что-то быстро говорил. Тышко, когда они проходили мимо него, услышал слова хозяина:
— Что могут четыре охранника против целой толпы?.. Сюда надо… — с этими словами они скрылись в кабинете.
Тышко поплелся на кухню. Там он наскоро подвязал порванные штаны и взял тряпку, чтобы вытереть пол в комнате Аркадия. Возвращаясь, он услышал, что всех рабов-мужчин вызывают к хозяину. По ногам противно стекало что-то липкое и теплое. Тышко бросил тряпку и пошел в кабинет. Там уже стояли черный привратник, которого звали Аба, седой повар маленького роста и двое его помощников – смуглые худые и высокие ливийцы.
Тышко видел все, как в тумане. Мысли его путались. Только сейчас он осознал, насколько трагично и тяжело его положение – ведь только что даже не хозяин, а гость хозяина просто удовлетворил свою похоть, причинив ему страдания. На его родине, теперь недостижимой и такой далекой, тоже бывали такие случаи, но они приводили к стычкам между родами и даже небольшим войнам, потому что за каждым стоял род, который много требовал с человека, но взамен оберегал его. А здесь? Кто защитит? Кому жаловаться? Хозяину? Но если бы хозяин должен был вступиться, разве позволил бы этот человек сотворить такое, будучи гостем в его доме? Нет, видать, тут так принято, и жаловаться бессмысленно.