Андрей Павлович

глава первая

Открыв дверцу, она вышла из старенького, белого «Пежо», начиная бегло осматриваться по сторонам. Это был закрытый двор, серая, бетонная стена которого, высотой в два метра, окаймляла его по всему неровному периметру. Двор был довольно таки не малый, с несколькими большими ясенями и тополями, разбросанными беспорядочно по территории, имеющей в себе строение типа лагерного, спортивного бунгало. С него на двор было вынесено пару столиков со стульями, возле которых стояло большое закопчённое приспособление, в виде «шашлычной». Кое где по двору пролегали бетонные плиты, в виде дорожки. Из них так же была выложена площадка, сквозь швы которой, пробивалась уже трава.

Если бы Ларису привёз сюда кто-то другой, например сверстник, она бы ожидала некоторого подвоха или розыгрыша. Если бы её сюда привёз кто-нибудь из более взрослых_других мужчин, она бы начала волноваться. Ведь при въезде сюда, её встретили массивные железные, зелёные заржавелые ворота с выпуклой звездой, а поверх такой же бетонной изгороди, пролегали густые кудри колючей проволоки. Вахтёр был в полевой военной форме, с автоматом через плечо.

Однако, с ней был школьный завуч, Андрей Павлович Хабёлов.

Когда она, Лариса, перешла в эту школу, чтобы начинать учиться здесь с четвёртого класса, Андрей Павлович уже был здесь завучем. Он зарекомендовал себя в школе среди учеников строгим, взыскательным человеком, уважающим порядок, дисциплину и мораль. Иногда он был чрезмерно взыскательным, за что и получил от учеников кличку «хабёл». Знал он об этом раннее, или не знал, но, не так уж и давно, два года назад, он случайно услышал, как одна из повзрослевших на тот момент девиц, которой и была Лариса, в пылу шуточного балагура и упомянула о нём словом «хабёл». Он прошёл молча мимо, но Ларисе было очень не удобно за свою оплошность. Однако завуч оказался не злопамятным и мстительным, и наоборот, недавно Ларисе торжественно вручил награду с розами, как одной из прилежных учениц в школе. С таким попутчиком ей сейчас было спокойно, хотя и место смотрелось весьма неприятным, оставляя нехороший остаток в душе.

Увы, время настало такое, чтобы иногда, образно говоря, оглядываться по сторонам. Мир стал сначала однополярным, после развала СССР. Западные институты по правам человека, начали работать спустя рукава. Западная демократия всё больше становилась пустым словом, и никому более в этой демократии, не была интересна судьба миллионов людей на бывшем постсоветском пространстве. Затем мир стал монополярным, и такой расклад, только усугублял и так уже плохое сосуществование на территории бывшего СССР.

Все уже привыкли к многочисленным «посадкам» и арестам. Ведь до этого были одиночки с политическими плакатами, которых заменили «неблагонадёжные». Они получали срока, а затем с ними даже было запрещено связываться родным по телефону в течении полутора лет после начала срока, с условием учёта хорошего их поведения и исправления. А далее, начало казаться, что всё разбалансировалось в государстве, и уже не понятно, как и кто им управляет?

Но, ко всему привыкаешь. Жизнь продолжается дальше, и всё уже кажется вполне обычным. Транспорт продолжает работать, двери магазинов открыты, а школьники, продолжают ходить в школу, не смотря на то, что жизнь в школе наполнена всякими слухами и домыслами. Например, говорят о том, что за окрестностями городов, существуют даже лагеря, в которых наёмные талибы, наказывают «неблагонадёжных». Другие спорят, — Нет! Это не талибы! Это китайцы! С ними у государства негласный договор, где китайцам «такое» выгодно.

Что значит «такое», и почему выгодно, остаётся только догадываться. В чём тут их выгода, расстреливать, резать, вешать? Пойди разберись. Но никто ни талибов, ни китайцев в городе не видел. Это что-то вроде детских страшилок с чёрной рукой. Рассказчик словно очевидец, но кроме него, никто так и не встречал эту всех душащую чёрную руку.

Да конечно, россказни всё это! Но неприятно находиться здесь, тем более, помимо своей воли. Ведь Лариса шла домой из школы этим погожим, солнечным майским деньком. И какого чёрта оказался на пути он со своей машиной? Он в ней копался. Мотор, или что там ещё у него барахлило? Знать бы об этом заранее, можно было с ним разминуться по времени, или при выборе другой дороги. Но ему вдруг понадобилась её помощь в наведении небольшого порядка в «школьных загородных угодьях», о которых она впервые теперь услышала от него. Можно было бы отказаться, но просьба помочь прозвучала так нежданно, что на данный момент так с ходу, трудно было увильнуть или сфилонить, найдя убедительный отказ. В ответ на это улыбка, и, — Да! Конечно да! С удовольствием Вам помогу!

И вот теперь стой здесь, теряй своё время, и думай, что хочешь…….

А птицы продолжали весело щебетать, и им не было никакого дела до размышлений девушки. У них было мало времени для того, чтобы успеть благоустроить свои гнёзда, накормить и вырастить птенцов, чтобы к осени, вновь уже быть готовыми к обратному перелёту. И душистый тополь, наполнял своим ароматом данный дворик, от чего кружилась голова в романтических порывах. Хотелось любви, и взаимности в ней. И если ещё, то просто хотелось петь. Петь, никого не стесняясь, дыша полной грудью. Ведь любой май, всегда сродни юности, у которой все хорошее ещё впереди.

глава вторая

Он был уже вдовцом семь лет. Работа в школе, особенно завучем, требует некоторой мужской стойкости, когда тебя окружают стаи аппетитных девушек-учениц. Но никто не замечал за ним зависимости. Он держался ровно, достойно, респектабельно. Каким он был затем дома после каждого рабочего дня, можно делать предположения, но лучше не говорить о них вслух. Ведь мнение о нём было устойчиво хорошим, и не желательно было бы осмелиться за подобные предположения вслух, чтобы увесисто получить «пощёчину» от одного из почитателей завуча.

Работа завучем, оказалась главным смыслом его жизни, и когда его вдруг вызвали в одно место и предложили быть не только доносителем в школе, но и карающей рукой, он сначала ничего не понимал. Причём тут он, и интересы государства? Какое отношение имеют его подопечные ученики к устоям державности, которую хотят подорвать изнутри «ярые враги»? Это было бы смешно, если бы не так печально. Поиск врагов добрался и до его школы, и теперь он должен бы сотрудничать с органами, чтобы выявлять врагов среди старшеклассников. Абсурд абсурдом, но в конце долгой и изнуряющей беседы, нужно было согласиться, или положить голову на плаху. И Андрей Павлович, человек совестливый и добропорядочный, но однако не смог выбрать второе. Конечно же он говорил, что он боится крови, и при ней, теряет сознание. Но его «успокоили», сказав, что есть приспособления, которые «наказывают»и без крови, однако, всё же, дали ему в руки личное оружие на всякий случай.

Для уставшей психики завуча, когда он принимал от куратора боевое оружие, ему показалось, что он спит, но должен вот-вот проснуться. И он дал наконец согласие на сотрудничество, но задал несколько раз вопрос, — Почему именно он нужен для наведения «порядка»?

Ему ответили: — На данный момент, во всех сферах нашей жизни, существуют поганые элементы, не взирая на возраст и пол, которые как тля, разрушают наше общество. И Вам, как никому другому, должно знать о таких людях в вашей школе. Заметьте! Именно в Вашей…!

Завуч наконец согласился, но про себя решил, что он будет отправлять ложные отчёты о своей дополнительной «работе». Но, собеседник оказался прозорливым, добавив, что он, завуч, должен будет обязательно присылать фото, или видео, как доказательство. И это должно быть не реже одной казни в месяц, так как никто не поверит, что в данной школе, всё абсолютно чисто в отношении инакомыслящих и идеологически диверсионно настроенных.

Несколько дней Андрей Павлович приходил в себя. Он ходил из угла в угол, ломая пальцы и прожевывая губы. Нервный срыв мог быть завершением таких переживаний, но у него было одно, хорошо проверенное средство от любых срывов. Он уходил в туалет, и долго-долго там мастурбировал, красочно воссоздавая перед собой облик, на который он мастурбировал в своих фантазиях. На данный момент, у него был облик Ларисы, которая запала ему со словом «хабёл». Он медленно раздевал её, аккуратно снимая сначала верхнюю одежду. Затем, её обувь, белые носочки или гольфики. Колготки он снимал с неё особенно бережно, а над трусиками, мог работать неизмеримо долго.

И вот теперь Лариса осматривалась по сторонам, и не подозревала ничего, как о его страстях, так и о том выборе, перед которым поставили завуча. А он, в свою очередь, теперь не знал, что с ней делать? Ведь страстные фантазии это одно, но то, что он должен…

Он метался теперь внутри себя. Он хотел бы перейти на любую другую тему. Он бы с удовольствием действительно привлёк бы девушку к какому-нибудь труду, чтобы она подмела двор, навела порядок в помещении. Да мало ли что ещё здесь сделать? Но, только не это…!

Но именно это нужно было сделать, иначе, зачем он привёз её сюда? А привёз он её сюда, потому что нужно было кого-то привезти. И теперь он жалел о том, что какой он дурак, что выбрал почему то Ларису! Да в конце концов, можно было бы остановиться на пьяном стороже. Проклятый эротический угар во время мастурбации! Он навёл на эту неосторожную мысль! Принятое решение родилось в опьянённых желаниях. А теперь, когда наступила трезвость, отступать уже было некуда. Ведь если он увезёт её назад, придётся искать кого-то другого. Среди кого и как? С Ларисой очень гладко получилось. Никто из посторонних их не видел вместе, в момент, когда она садилась к нему в машину. И есть ли гарантия того, что Лариса теперь не проговорится в школе об «загородных школьных угодьях», чтобы не поползли слухи…?

Было абсолютно понятно, что отвязаться от девушки уже невозможно. Нужно было переступить через себя, чтобы сделать «это!» И здесь нужны были «душевные силы», да и навыки, как минимум. Но успокаивала мысль, что речь идёт не о противозаконном отягчающем убийстве с личными мотивами, а о акции, которую не только разрешает государство, но и заставляет её произвести. Правда, инструктор делал здесь оговорку, что всё это не от государства, а от патриотических общественных организаций, о деятельности которых, государство не знает. Но, такая личная инициатива якобы, такое рвение, были бы похвальными по прошествии времени. Ведь время, самый главный судья!

Завуч понимал, что он оказался в дураках, но это не то же самое, если бы он вовсе отказался. Лучше грязь, чем могильный грунт. И вот сейчас, он должен был шагнуть в эту грязь. А как это начать?

Может её застрелить? Ведь это проще!

И всё же, как он начнёт это делать? Нет! Он боится крови!

Задушить её руками? Прямо сейчас! Ничего не говоря!

Увы. Его руки, пальцы подведут. Её глаза будут безумно смотреть на него после этого….

Ужас! Ужас-ужас!

Как стыдно!

Задушить её проволокой?

Нет, это так пошло. Свинство. Это низко!

Но он привёз её сюда, чтобы убить.

Он должен её убить….

Голова шла кругом, но внезапно появилась отдушина.

— Чёрт возьми!

— Куратор оказался прав!

— Только механизированная виселица на территории…!

Он что-то про неё говорил, в момент, когда Хабёлов был подавлен, а потому не очень слушал тогда куратора.

Все эти мысли не были отчётливыми. Они плавали словно в бушующей стихии. То тонули, то вновь выплывали, повторялись. А обратный отсчёт времени, неуклонно двигался к нулю, и нужно было наконец нажать на единственно правильную кнопку.

-А куда мы приехали? — спросила Лариса, выбивая своим внезапным вопросом завуча из колеи поиска решений.

Можно было бы взорваться в негодовании, от того, что ему мешают думать в накал поиска выбора, но конечное решение, опередило на несколько секунд раньше вопрос школьницы, и теперь Андрей Павлович, готов был кричать «эврика!», но вместо этого взвешенным спокойным голосом ответил, — Ну, это и есть наши школьные угодья. Прошу любить и жаловать!

Девушка ещё раз прошла взглядом вокруг всего двора. Было видно, что она стесняется о чём-то спросить. Вместо этого, она произнесла, — Ну, давайте мне тогда работу. А то, я честно говоря, должна быть сегодня дома к трём часам.

— К трём? — переспросил завуч, глядя на часы. Он несколько криво ухмыльнулся. — К трём мы никак не успеем, — сказал он. — Надо было сразу сказать, что тебе Никеева нужно быть к трём дома. Тогда бы я нашёл бы кого-то другого.

— Вот как? — огорчилась Лариса. — А я почему то думала, что моя помощь не будет связана с капитальным объёмом работы.

— Извини пожалуйста меня, — пожал плечами Хабёлов. — Это я виноват, что отнимаю сейчас твоё личное время. Нужно было бы мне всё взвесить, прежде чем просить тебя о помощи.

Он взял девушку за плечо.

— Знаешь, — сказал он. — А ну её к чёрту эту работу. Мы лучше зайдём на минутку в помещение, и немного просто отметим этот прекрасный день…У меня…Есть шампанское…

Завуч не случайно захватил с собой шампанское. Оно должно было раскрепостить Ларису, сделать её смелее, сговорчивее и податливее.

— Шампанское? — в лёгком изумлении спросила Никеева. Такое предложение ей показалось странным и необычным со стороны завуча.

— Как-то неудобно. А Вы что, будете пить со мной? — в дружественной усмешке пожала плечами Лариса.

— А почему бы и нет? — улыбнулся завуч. — Ты уже взрослая, самостоятельная девушка. Мы же не собираемся пьянствовать.

Завуча пробирал озноб, но он старался сдерживать его. Он нуждался в немедленной дозе крепкого спиртного, чтобы привести в порядок напряжённые нервы, хотя увидел, что Никеева, это как-раз та девушка, которая, оказывается, может легко идти на компромисс. И здесь, любое начало двинется в нужную сторону, если ты завладеешь доверием умной, но всё же в силу возраста, ветреной выпускницы, у которой в её перспективе, лишь только будущая романтическая жизнь, без учёта реального смутного времени. И потому, её аппетитные ноги, сейчас размеренно шли рядом мягким шагом, в такт его шагам, направляясь внутрь бунгало, и Хабёлов не переставал утомительно лопотать., не давая девушке отклониться в её мыслях в другую сторону.

глава третья

Лариса, после первого фужера заметно повеселела. Она стала развязна в разговоре, начинала всё новые темы, и завучу оставалось только поддакивать. Сам он уже выпил грамм двести водки, и теперь не боялся, что девушка обнаружит дрожь в его руках. Девушка в свою очередь, хорошо устроилась у стола на удобном стуле, закинув ногу за ногу. Она была верна своему личному школьному гардеробу, где ещё с малых классов, беспрестанно носила белые гольфы. Она их не снимала и в восьмом, и вот теперь, она, уже будучи через несколько недель выпускницей, была опять в своих белых гольфах, и на сей раз вновь в очередных других, натянутых почти под коленку и держащихся на плотных голенях крепкой резинкой. Резинка въелась в слегка пухленькую плоть голени, и это эротично смотрелось под тканью гольф, одетых поверх демисезонных тонких колготок телесного цвета. Правда на солнце, они приобретали по бокам зеленоватый отлив и привлекали взгляд вертикальным средним рубчиком, который не сразу можно было обнаружить на просвечивающейся ткани. Это придавало дополнительный шарм девушке, знающей о особой привлекательности своих ног. Светлые босоножки со слабым селеновым цветом, добавляли огоньку к ножному гардеробу, и находилось не мало желающих, лишний раз померить Лоре её же обувь. Школьное коричневое платье, заканчивалось короткой веерной юбкой, покрывающей аппетитные икры, не доставая на двадцать сантиметров до колена. Короткий розовый кардиган, лежал на плечах поверх платья, и Лора от этого казалась ещё более страстной и решительной, не смотря на то, что её лицо ещё сохраняло детские черты. Они выражались в пухлости щёк и в не исчезнувших ещё веснушках под глазами и у носа, который в профиль, смотрелся чуть длинноватым, но курносым. Губы были припухнуты, и если любоваться ими в профиль, чуть вытянутыми вперёд, они как-будто стремились к поцелую. Выразительные голубые глаза, безостановочно пленили взглядом, и любой мог утонуть в их очаровании. Стриженная аркой чёлка и тёмно русые прямые волосы, обработанные недели две назад под причёску «гаврош», являлись фирменным знаком внешности этой девушки.

Только теперь Хабёлов мог беспрепятственно всматриваться в Никееву, не отводя в сторону взгляда. Профессиональная тактичность, присущая ему, оказалась здесь уже не нужной. Незаметно для обоих, в ходе пустого балагура, они перешли вместе на тот уровень, на котором уже почти не чувствовалась разница между возрастом в восемнадцать и в пятьдесят, где Лариса, стала вдруг казаться Хабёлову интересной подругой, с которой можно было даже закрутить роман. Все предпосылки к этому сейчас полностью лежали на поверхности, и нужно было только протянуть руку, чтобы ими воспользоваться. И было совершенно очевидным, что девушка не стала бы противиться, и быстро предоставила бы свои милые губы для поцелуя, где Хабёлову, оставалось бы только сожалеть — почему он не пришёл к этому раньше?

Досадно, но вся жизнь, это сплошное притворство и свод этических норм. Ты не должен то, ты не должен это. Ты должен быть на расстоянии. Ты должен бояться мнения коллег. Зачем тогда в жизни красота? Почему распустившийся молодой цветок нельзя сорвать, чтобы насладиться им? Что лучше здесь для цветка, первое, или то, что придёт коса, и скосит всё, вместе с этим цветком, смешивая его с общей массой перегноя?

Этот вопрос в сознании завуча, громко прозвучал в пространстве другого измерения, в то время, как в ощутимом реальном времени, Лариса продолжала лёгкий, хмельной балагур.

Хабёлов осознавал, что он уже потерял ту возможность жить и радоваться с этой милой девочкой. Он бы не прочь иметь от неё детей, красивых, развитых. Но об этом нужно было думать раньше. Теперь же, у него нет даже времени на начало для сладкого короткого удовольствия. На это, нужно хотя бы три дня для ухаживания. Конечно же, можно схватить её прямо сейчас, подмять под себя, чтобы возобладать её невинностью. Но это будет уже изнасилованием, после попытки на которое, он не уверен, что совершит «главное дело». Ведь это «дело», для него, сверх щепетильное, каждый этап которого, должен проходить чрезмерно гладко, без истерик, сопротивлений и нервных срывов. Ведь он, завуч, профессионал в своей работе, имеющий большой опыт в деликатности, галантности и такте. Помимо этого, он теперь не романтический любовник в поздно проявившихся фантазиях, а удав, который должен загипнотизировать жертву, чтобы её полностью, без излишних трепыханий, заглотить. Для этого нужно держать себя в руках, идя лишь прямо, без шараханий в разные стороны. Лучше до конца оставаться дипломатом, а там придёт момент, когда уже будет удобным, постепенно, морально направить девочку к её новому компромиссу, чтобы поэтапно, выложить для неё прямую дорогу на виселицу, которая кстати тут, неизвестно где находится. Ведь он здесь только второй раз…

Лариса увлеклась углубившимся разговором о персонажах школы. Ей так отрадно было сейчас этим делиться с завучем, как со своим другом. Она раскрывала ему все секреты о мнениях школьников, относительно тех, или иных учителей, о которых администрация школы ещё не могла знать. Тут речь шла и о физруке, который оказывается считался среди школьников, как «унтер Пришибеев». Были и другие потешные экземпляры среди учителей. Хабёлов подтвердил, что математичка, и среди администрации школы считается придурком и экспансивным человеком. Этим, он начал открывать и свои секреты для своей гостьи. Такое, только подбадривало её к ещё более детальным вещам. Она уже была в доску своя, и Хабёлов, уже нагло впивался взглядом в её ноги, вызывая в себе грязные чувства. Они вдруг начали расти, зажигая завуча тем огнём, который вот-вот уже грозился стать пожаром. Это были «хорошие» и сопутствующие чувства. Они подготавливали тот грунт, на котором завуч, должен был действовать более уверено. В один момент, Лариса стала супер эротическим объектом для извращённых методов удовлетворения, где лёгкий садизм, может быстро перейти к издевательствам, балансирующим между брутальной эротикой и смертью. Это вселилось в Хабёлова впервые, и он потерял всякий иммунитет, чтобы противостоять таким аморальным вещам. Сидящая поза Ларисы оставалась прежней. Может быть она специально так долго держала «ногу за ногу», чтобы раздразнить собеседника. А он в свою очередь, был готов схватить её за коленку, чтобы поползти рукой выше.

А Лариса, продолжала углубляться в детали воспоминаний. Она рассказала ещё и о Свете, которая стучит на всех. Есть ещё и Тамара, которая никак не лучше Светы. Затем, Лариса сумбурно затронула тот случай, когда она назвала его хаблом. Завуч только мило улыбнулся, предвкушающе отложив это на полку своих будущих сексуальных эмоций. Тут он подлил девушке в фужер шампанского, и мило извинился за то, что он должен на короткое время покинуть гостью.

Хабёлов выскочил на улицу. Он спешил найти на территории двора виселицу. Его поиски были не долги. Он нашёл её ближе к правому углу двора. Виселица была оборудована не традиционно. Она оказалась устройством, состоящим из толстой, длинной стальной рельсы, проложенной вверху через данную часть двора. На этой рельсе крепился мотор, шкив которого должен был тянуть вверх или опускать вниз тонкий стальной трос. К концу троса был прикреплён крюк, за который крепким узлом завязалась тонкая полиамидная белая верёвка. Всё это приводилось в движение посредством пульта с тремя кнопками, смонтированным к тонкой, вертикально расположенной стальной трубе, вкопанной в грунт, через которую, уходили провода под бетонированный настил, чтобы в итоге, вновь поползти по столбу наверх, запитывая электрическим током мотор, через провисший виниловый кабель.

Завуч нажал на верхнюю кнопку, и верёвка быстро потянулась вверх, до тех пор, пока он не отпустил кнопку. После нижней кнопки, она с той же скоростью устремилась вниз, пока он не нажал на синюю. В данном режиме, верёвка очень медленно стала опускаться. Хабёлов вернул положение верёвки в ту позицию, при которой конец её находился на уровне живота. Это устраивало завуча, и он почти радостный, и где-то даже, окрылённый, направился назад к «скучающей» Ларисе.

— Так, на чём мы остановились? — бодро спросил он у неё, садясь назад на свой стул.

— Да там эти Света и Тома, — ответила Лариса, отхлёбывая от фужера. Её глазки ещё больше стали блестеть.

— Да, — произнёс Андрей Павлович. — Эти Света и Тома, — несколько задумчиво закончил завуч.

— Понимаешь Никеева, — тем же тоном продолжил он. — Хочу тебе признаться, что я тебя привёз сюда не для хозяйской помощи, как это говорил я в самом начале, а для несколько другого.

Лариса отставила на стол фужер и с заинтересованностью взглянула на завуча.

— А для чего же? — заинтригованная, спросила она.

Девушка криво улыбнулась, сохраняя улыбку на лице достаточно долго. Хабёлов почувствовал себя её сверстником, интимные признания которого, присутствующая дама собиралась в виде одолжения снисходительно выслушать.

— Нет, ты не думай чего-то, — беззвучно хлопнул ладонями завуч, выравниваясь на стуле.

— Тут несколько другое, — сказал он, почесывая глаз.

— Что же? — выражая лёгкое кокетство, спросила школьница, пожав плечами.

— Тут кляуза, — выдохнув воздух, признался завуч. — И на сей раз, видимо уже серьёзная, — добавил он.

— А в чём дело? — спросила Лора, пытаясь всё же держать губы в лёгкой улыбке.

— Да дело в том, — ответил Хабёлов. — Что те же самые Светы и Тамары, настучали на тебя, что ты якобы им призналась, что состоишь в организации, имеющей террористические планы. Не больше, не меньше…

— Чушь какая-то, — отрицательно покачала головой Лора. — Я с ними вообще не общаюсь, и не могла им такое говорить, — ответила Никеева, оставаясь в роли мягкой, юной леди, для которой в этом мире, существуют только амурные интересы.

— Вот и я думаю, что чушь, — согласился завуч. — Да и все остальные так-же думают. Но, сигнал, есть сигнал, и на него нужно отреагировать.

Завуч сделал жест рукой, давая понять, что сейчас будет требоваться особое внимание к сказанному.

— И вот, что мы сделали, — продолжил он. — Мы связались с теми органами, откуда к нам пришёл сигнал, и признаюсь, очень долго уговаривали то руководство, чтобы на первый раз, всё обошлось бы для тебя…мягко…

— И они…В конце концов… Согласились….

— Что-что? — переспросила выпускница, моргая ресницами. Она отклонилась к спинке стула.

— С какими органами? — спросила она в лёгком недоумении, которое подчёркивало комичность услышанного.

Завуч сделал очень серьёзное лицо, вынуждая гостью переключиться на серьёзный разговор.

— Никеева, — категорично начал он. — Или…, лучше…Лариса. Это не шутки, и всё напрямую касается твоего будущего…И если я сказал «органы», то ты хорошо знаешь, о ком идёт речь?

Давай не будем паясничать…Ведь, если тобой заинтересовалась служба безопасности, то это уже — очень серьёзно…

— Да что Вы говорите?! — занервничала девушка. Она начала беспокойно поправлять края юбки.

— Да я сейчас просто встану, и уйду!

— Причём тут органы?

Лариса решительно поднялась со стула.

Завуч повелительно указал ей пальцем вернуться на место, и послушная школьница, подчинилась его авторитету.

— Без моего согласия ты не сможешь отсюда уйти, — сдержанно, но строго, проговорил он.

— Тебе нужно во всяком случае хотя бы меня выслушать, чтобы затем, уйти отсюда без проблем.

— Ты думаешь, что мне больше нечего делать, как терять своё личное время, чтобы возить своих учеников сюда?

— А проблема действительно большая, и я, и только я, должен решить её.

— Ты лучше спроси меня, сколько нервов мне пришлось потратить, чтобы отстоять тебя, как свою ученицу, которая вляпалась неизвестно во что?

— Так пожалуйста, хотя бы выслушай меня, чтобы я мог помочь тебе!

Андрей Павлович приступил к разъяснению ситуации. Он доходчиво объяснял школьнице суть всей её личной проблемы, на фоне борьбы государства с космополитами. Завуч сгущал краски, подводя вину девушки на уровень диверсантов, от чего слушательнице становилось всё более ясно, что её участь весьма эфемерна.

Лариса очень внимательно начала слушать, поменяв положение позы. Теперь её колени были плотно прижаты друг к другу, и эта поза даже больше понравилась Хабёлову, чем предыдущая. Предыдущая располагала к лёгкому флирту, в то время как данная поза, представляла уже виновную школьницу, опасающуюся серьёзного наказания..

— Они в конце концов согласились, — продолжал Хабёлов, держа в поле зрения её колени. — Что наказывать тебя, на этот раз, будут не так сильно. А именно…

Голубые глаза Ларисы расширились в ожидании чего-то нехорошего.

— Ну, постараюсь здесь сказать осторожно, — кашлянул в руку завуч. — Другими словами, — продолжил он, чуть поперхнувшись. — К тебе будет применено телесно-психологическое наказание. И оно не так страшно.

— А что это? — перебила его девушка, бегая волнующе глазами.

— Это то, что мы сейчас здесь, вместе с тобой, потихонечку сделаем, — ответил Андрей Павлович. — Так что не волнуйся. Рассказываю…

Никеева поджала под себя ноги и сильно закрепостилась.

— Короче, — продолжал завуч. — Мы выходим сейчас вместе во двор. Я аккуратно заправляю на твоей шее петлю. Слегка её подтягиваю, и в таком состоянии, ты стоишь минут пятнадцать, не более. И на этом — всё! На будущее, как-бы будешь знать, что такого делать больше не надо.

Лора попыталась возразить, но завуч дал ей знак рукой, слушать дальше.

— Я всё понимаю! — сказал он. — Но им, ничего не докажешь. И так спасибо, что только этим, и ограничились на первый раз. Это как превентивная устрашающая мера. И за такое — им спасибо! Могли бы…, — тут он сделал короткую паузу, снизив тон почти до шепота. — Просто расстрелять…….

Девушка вновь отринула к спинке стула.

— Да-да! — продолжал завуч. — Но они сказали, — так же тихо внушал он Ларисе. — Что на следующий раз, тебя повесят, и уже — по настоящему.

Он посмотрел в окно, как-будто кто-то мог их там подслушивать.

— Здесь парней расстреливают, а девушек, вешают, — совсем тихо произнёс завуч.

Лариса разомкнула свои губы, уставившись на завуча.

— То, что говорят в школе, якобы это слухи, — чуть громче заговорил Хабёлов. — На самом деле, это правда. И мы сейчас с тобой, именно в одном из таких мест девочка. Нам нужно быть предельно осторожными и аккуратными. И ни в коем случае затем в школе, об этом не распространяться. Ни единым словом…Иначе!…Виселица!

Лариса вытянула правую ногу вперёд, чтобы слегка её расслабить. По её лицу было видно, что она потрясена до основания. Похоже, что хмель сразу выветрился. В это время, Хабёлов уже был уверен на сто процентов, что теперь ему удастся спокойно повесить девушку. Такой исход, на данный момент, уже вполне устраивал, доселе мятущегося завуча. Чувство жалости и чувство совести улетучились, и остались лишь эротические предвкушения и соображения о собственной безопасности. Повесив Лору, он даст себе время на целый месяц, чтобы за этот период, успеть всё хорошо обдумать и совершить побег, неизвестно куда, пусть даже в тайгу. Он понимал, что откажись он, погиб бы сразу. А здесь, у него ещё есть шанс сделать ноги. Ведь они, как предполагается, будут потом зачищать своих помощников, вроде его, и на их место всаживать других. И так до бесконечности. Но всё-таки, где-то всё-же было жалко несчастную девушку, по его воле, сейчас присутствующую здесь. Шла бы она дальше домой, и уже бы сняла свои колготки, так-как день уже выдавался жаркий, и сидеть в колготках, видимо было для неё сейчас тяжело.

— Я дам тебе подписать бумагу, — доверительно глянул на Лору завуч. — Где ты собственноручно перед этим, напишешь текст, что ты обязуешься, не разглашать о сегодняшнем дне. Понятно?

— Да, — обречённо ответила школьница. Она взглянула на завуча, и из её глаз просочились скупые слёзы.

— Андрей Павлович, — всхлипнула она. — Но мне всё равно обидно. Это.., как-то позорно для меня. Вот так, чтобы меня видели. За что…?

— Глупенькая, — начал успокаивать её завуч. — Тебя из школы никто такую не увидит, и даже не будет знать об этом. Твой выпускной пройдёт отлично, и ты забудешь про это, как про страшный сон. Только не держи это в своём сердце. В жизни у каждого разное бывает, и не такое…

— Конечно!

— Да!

Тебя обидели!

— Но пусть это будет самым худшим, что могло быть в твоей жизни.

— Я постараюсь, — всхлипнула опять Лора.

Она просветлела в лице, и тепло, признательно и доверительно, по детски искренно, взглянула на завуча.

— Вот, и постарайся, — погладил её по волосам завуч. Он дал ей отрывок бумажки, где девушка от своего имени, написала фломастером согласие, что она обязуется хранить тайну, и получив эту бумажку, завуч положил её в карман и скомкал там, как абсолютно ненужный мусор.

— Теперь вот что, — сказал он. — Я объясняю тебе более подробно, что и как, мы сейчас будем делать.

Лора накрыла ладонями колени, всем своим видом показывая, что она вся во внимании, вытерев тыльной рукой ладони, на щеках капельки слёз.

— Значит первое, что нужно здесь обязательно сделать, — начал завуч. — Руки должны быть связаны за спиной!

Глаза девушки запротестовали.

— Я понимаю! Понимаю! — выставил руку вперёд завуч. — Но, или мы делаем сейчас всё, как нужно сделать. Или мы можем отсюда с большой проблемой уйти. Предупреждаю! Это не то место, где могут быть какие-либо возражения. У нас тут всё должно пройти тихо, и по полному согласию. Я говорю — ты делаешь! Поверь мне, у меня от них инструкции, и если я сделаю что-то не так, они затем пересмотрят своё решение. Суть наказания такова, что ты должна прочувствовать — что такое настоящая казнь через повешение?! А потому, обойдёмся мирно только её имитацией. В процессе всего этого, я должен сделать несколько снимков, чтобы как доказательство, отправить им……Всё понятно?

— Да, — опустив наполовину веки, согласилась Лора.

— Так вот, слушай дальше, — продолжил Хабёлов. — Ты сейчас встаёшь, поворачиваешься ко мне спиной, и я, тебе связываю руки….Затем, я тебе завязываю так-же глаза, и мы идём к месту, где тебе придётся постоять на земле с петлёй минут пятнадцать……И, на этом…Всё!

— И не будет больно? — хмыкнула девушка.

— Откуда тут может быть боль? — в располагающей улыбке пожал плечами Андрей Павлович.

— Конечно же, будет неприятно, — продолжил он. — Мне придётся верёвку чуть подтянуть вверх руками, чтобы она была все эти пятнадцать минут в натянутом положении. Таково условие, чтобы ты психологически всё это время чувствовала эту верёвку на себе. Я понимаю, каково это для девушки. И я понимаю, что это глупо, неприемлемо, вульгарно и низко, за что просто должно быть стыдно в других случаях. Но, тебе лучше, перетерпеть это. Это конечно будет затруднять дыхание, но ты девушка крепкая, и справишься с такой задачей. Во всяком случае, я буду всё время рядом, и если не дай Бог в процессе всего, вдруг с тобой случится обморок, я тут-же тебе помогу. У меня на это есть нашатырь.

Упоминание об обмороке, добавило юной леди эмоциональной нагрузки, и её пальцы, начали несколько нервно поглаживать коленки.

Хабёлов допустил здесь долгую паузу, чтобы девушка смогла переварить всё сказанное. Он сам себе не верил, что этот один из сексапильных идолов школы, находился сейчас в полной доступности. Хабёлов мог сейчас разрешить себе всё — хватать её, добираться до интимных мест, и наконец, просто схватить за горло, и душить. Морально, он уже на это настроился. Но он сдерживал себя от хулиганских выпадов, чтобы этим не испортить блюдо. На такое могли бы быть способны те, кто мог бы вне данной базы, оказаться в страстных порывах рядом с ней. И это называлось бы бытовухой, в которой, пострадавшая сторона, имела бы все права на самозащиту, и порой, крайнюю. Но он, завуч, получил сейчас фантастическую возможность, где пострадавшая сторона, уже находилась в статусе безвольной жертвы, позволяющей делать с собой всё что угодно. Он приготовил её к этому, и теперь она сидела на своём стуле, и ждала, когда повелевающий голос, произнесёт слово — «встать!»

глава четвёртая

Лариса послушно поднялась со стула, проходя пальцами по складкам юбки, словно та, в данный момент, где-то могла задраться.

Завуч подошёл к ней сзади, всё время тихо и часто произнося успокаивающие слова. Ничего кроме половой, засохшей тряпки, он не нашёл для того, чтобы ей за спиной связать руки. Ему пришлось разодрать часть тряпки, скрутить её, и это могло гарантировано всё время держать руки девушки за спиной. Данное действие несло первую волну нарастающего стресса у гостьи, и конечно же здесь нужно было что-то бурчать под нос завучу, чтобы не нарушить баланс самообладания Лоры. Само это действие, было абсолютно новым, как для завуча школы, так и для нормального гражданина, под фамилией Хабёлов, где на данный уже момент, почему-то вызывало в нём внутренний смех. Он в этот момент думал про себя, что не случайно девушки дали ему такую кличку, которая теперь полностью соответствовала смыслу и содержанию. И проплывая опять в своей памяти, мимо двух стоящих на переменке школьниц, одна из которых назвала его два года назад «хаблом», завуч на сей раз, уже не прошёл бы стороной, а остановился бы, связывая в наказание ей руки. Это оказалось таким увлекательным делом, что можно было на следующем педсовете, вынести на рассмотрение предложение, о подобном наказании старших школьников. Оно бы своей брутальностью, обезоружило бы юношеский максимализм и стремление дерзить и хамски паясничать. И теперь, в вознаграждение своему профессиональному терпению, время одарило завуча подарком, где на упаковке гласило, — «Нет срока давности её преступлению!» И если подойти к этому более требовательно, то всякое подобное унижение, должно рассматриваться не как извинительные, допустимые моменты со стороны учеников, а как преступление, которое не сглаживается последующими милыми улыбками, вместо слов извинения. Улыбаться можно до бесконечности, но наказание неминуемо, ожидая где-то во времени. И Хабёлов поражался той метаморфозе между двумя отрезками времени, где полтора часа назад, он ещё поджидал изящную, сладчайшую девушку, и сильно волновался, опасаясь возможного стыда. Ведь его могли уличить, что он сажает ученицу в личный автомобиль. А он, в довершении ко всему, теперь запросто связывал её руки за спиной, не испытывая ни опасений, ни стыда.

Его член стал наполняться силой. Всё превратилось в сугубо личное и интимное. Нет порицаний, стеснительности, оправданий и должных обязательств, как перед девушкой, так и перед обществом. Не надо никакой лаконичности. К чёрту профессиональную деликатность! Нужно только делать успокоительные нашёптывания. Они больше усыпляют уставшую от стресса психику жертвы.

Да! Конечно! Грязная половая тряпка, закрывшая голубые, искрящиеся молодостью и соблазнительностью амурные глаза, явилась второй стрессовой волной для Лоры, но это ещё больше воодушевило завуча. Естественно, это уже был бы явный перебор в воображаемых Хабёловым школьных вздрючках. Попрание таким образом чести и достоинства Лоры, могло только граничить с её физическим уничтожением, или по меньшей мере, с полным отрицанием её как ячейки в обществе. С этим, можно было её уже бичевать кнутом, или подводить к плахе. Именно это дало право завучу, освободить свой член наружу, чтобы он болтался над брюками. Это компенсировало за все условности, которые до такого низкого свинства, довлели этикой, деликатностью, воспитанностью, уважением и тактом. И Хабёлов освободился от всего этого, позволив себе теперь ходить рядом со школьной королевой, высунув свой «болт» из брюк, который стал более упругим и жилистым.

Хабёлов вёл девушку по двору, поддерживая её под правый локоть. Лора иногда спотыкалась, но завуч подчёркнуто галантно исправлял положение. Ему нравилось сейчас быть таким, вразрез тому, что его половой орган кивался в стороны, подобно настороженной кобры. Такой вид галантности надо было бы ещё изобрести, но завуч уже грелся под лучами майского солнца, задевая иногда головкой члена, края короткой юбки девушки, а иногда касаясь этой же головкой её колготок. Такие прикосновения щекотали нежную кожу головки.

Всё со стороны выглядело особенно «по джентльменски», где уважаемая дама, могла бы только «гордиться» подобным сопровождением, если только могла всё это лицезреть. Но это можно было наблюдать только здесь, в стенах базы, но отнюдь не вне её пределах, где лицемерные правила, быстро пришили бы завучу позорный ярлык . Но здесь сейчас, Хабёлов чувствовал себя совершенно уютно. Он отметил, что уже не мучим сомнениями, нерешительностью, скрепами гуманности, и ещё чем то там, что не даёт воли звериной дикости. Всегда хорошо здесь и сейчас, в отличии от «нужно бы» и «возможно бы». И ему показалось, что он был таким всегда, вот только ходил он долго в тяжелых доспехах лицемерия и навязанной кем-то совестливости. Его блюдо лежало на тарелке, за которую бы жестоко дрались бы все знакомые, и даже незнакомые Лоры. Всем бы хотелось сожрать его, даже не запивая. Но так получилось, что это блюдо, оказалось приготовленным только для него одного, и теперь все вкусные куски его вызывали слюну.

Весь гардероб девушки, сросся с её сущностью, составляя теперь её биологическое целое. Гольфы уже не были просто гольфами, а были перевоплощением её кожи на отдельных участках тела. То же можно было сказать и о колготках, а так же о босоножках, без закрепляющего ремешка сзади. Да и юбка с платьем были подарены природой, чтобы в розовом кардигане, девушка смотрелась задушенной более эффектно. При помощи верёвки, всё это должно перерасти в гламурную классику пост экзекуционной эротики, пикантно наклоняя головку девушки в правую или левую стороны. Такое можно было видеть только в краеведческих музеях, на старых фотографиях времён фашистской оккупации, и Хабёлову показалось, что он оседлал время. Оно перемешало старое с современным, нарушая строгий порядок календарных дат, и теперь сегодняшняя девушка Лора, шагала на виселицу Второй Мировой войны.

Хабёлов, скрашивал вслух ход девушки к эшафоту, воспоминаниями о потешном физруке, который часто выражался в школе такими эпитетами, как «навозное испарение». При упоминании этого, девушка даже тихо, мило хихикнула, закончив этим, своё восхождение на Голгофу.

Свисающая вниз тонкая верёвка, вдруг магически подействовала на завуча, завораживая своей полиамидной структурой. Её витой, среднего размера сегмент, резко контрастировал с задним фоном, лоснясь солнечными бликами. Для шеи школьных красавиц, это подходило более чем идеально, если руководствоваться соображениями фетиша и практичности. Изящество и грациозность такой верёвки, сейчас было оценено и сравнимо с тем же изяществом и гламуром колготок, скрупулёзно и основательно выбираемых при покупке, а жёсткая и крепкая основа, была полной гарантией для проведения казни. И если этого пока не было в хоз.инвентаре школы, то это находилось уже сейчас здесь, как скрытая, но имеющаяся реальность для любой девушки, которая ещё не может знать о существовании подобной базы.

Завуч благоговейно прикоснулся к верёвке двумя пальцами, чувственно и медленно проскальзывая ими вниз вдоль её. Эластичные, но твёрдые сегменты верёвки, вызывали вожделения, потаённо скрытые в эмоциональных глубинах эротических начал. Он представил, что эту же структуру ткани, ощутит и нежная кожа шеи Лоры. Это будет нечто совершенно новое для неё, среди повседневной жизни. Вкушение экстрима, всегда сродни сексу, о котором думает любой школьник. И девушка, кокетливо и целомудренно сжимая коленки, наверняка мечтает о руках душителя. И сегодняшний день, с асфальтовой тропою от школы к дому, увенчался связыванием рук и завязыванием глаз. И предвкушение петли на шее, это уже верх всякой наглости. И делая маленькую петлю, завуч в затаённом дыхании, вознёс её над головой Лоры, чтобы постепенно расширяя эту петлю, плотно продеть её через все участки головы и лица, в конечном итоге, минуя и подбородок.

Девушка замолчала и застыла на месте. То, что Лора действительно ощутила верёвку, было очевидно. И пусть Андрей Павлович не умел делать специальные узлы при удушении девушек, но его пальцы, заботливо работали в области гортани, поджимая кустарный узел под её основание. Это что-то было вроде повязывания шарфа или пионерского галстука. В отношении последнего, у Лоры были ещё свежи воспоминания, когда этот же завуч, по отечески повязывал ей тот самый галстук на торжественной линейке, но только теперь, это была верёвка. И ассоциируя верёвку с галстуком, девушка так же покорно предоставила для неё свою шею, иногда только чуть морщась уголками рта, когда завуч старательно стремился затянуть покрепче и плотнее узел на горле, оправдывая словами это тем, что заботится о правильном положении верёвки в интересах безопасности девушки. Он довольно таки нервно дёргал узел, от чего головка Лоры, чуть подрагивала в такт действиям завуча. Её ротик при этом чувственно приоткрывался, а по бокам её шеи, вздулись яремные вены. Область сжатой трахеи, более резко, рельефно выразилась в своих очертаниях, обозначаясь так-же вздутиями вен. Сама шея, по периметру зажатой петли, зарделась соблазнительным румянцем, который вероятно невидим маньяку в ночи, когда он душит свою очередную жертву. Но он завуч, сейчас как государственное лицо, имел полное право и огромнейшее удовольствие, созерцать это румянец почти вплотную. Ему не мешали завязанные глаза Лоры, жадно блестеть алчными очами, чтобы поедать каждый сантиметр шеи, которая два часа назад, была ещё в полной недоступности на улицах города и в кулуарах школы. А чтобы ещё за неё и вешать, да ещё и не традиционным способом, не закрепляя как обычно узел петли под затылком, а зажимая узел на гортани, он и мечтать не мог. Это по хулигански дерзко, низко и неприемлемо в отношении девушек, проявляя крайний садизм при повешении, однако Хабёлов горел в своих замыслах, чтобы казнь протекала более мучительно и долго.

Лора переминалась с ноги на ногу, соблюдая равновесие во время очередных силовых манипуляций с беззащитной шеей. Завуч даже стал слегка пыхтеть, ослабевая узел, и вновь затягивая его чуть в другом месте. Для удобства Андрея Павловича, девушка даже слегка откинула головку назад, выслушивая успокоительные бормотания: «подожди немного», «сейчас..вот-вот», « ещё чуть-чуть», «вот так..» и так далее, а завуч, всё никак не мог насытиться грязным бесстыдством, проявляя вседозволенность в частых слабых удушениях, которые девушка принимала за тщательный подход для безвредного проведения пятнадцатиминутного наказания. В один из таких моментов, завуч очень сильно сдавил узлом гортань, услышав в ответ что-то вроде тихого писка, но Лора и здесь оказалась безмолвной и послушной. Секунд пять завуч держал её горло под данным натиском, испытывая орган дыхания на прочность. Коленки Лоры ёрзали, но этим всё и ограничилось. Оставалось теперь начинать более серьёзные действия, чтобы реакция школьницы стала более экспрессивной. Здесь он предупредил её, чтобы она теперь оставалась так стоять, и не пугаться того, что он подтянет слегка верёвку, где отсюда и пойдёт отсчёт времени процесса наказания.

Лора успокоилась.

Да, эти сплошные зажимы, не то, чтобы надоели, но наводили на нежелательные мысли, которые тут же путались и собирались в большой балласт угнетающего настроения. Она уже ждала натяжения верёвки, как спасения. Через пятнадцать минут, она уйдёт отсюда, и точно уже никому не расскажет, чтобы не возвращаться вновь в это ужасное место.

А в это время, Андрей Павлович, видимо уже чуть отдалился от неё, чтобы аккуратно, как он сказал, руками подтянуть верёвку.

глава пятая

Завуч подошёл к пульту. Никеева стояла к нему спиной в метрах десяти. Её руки так и были связаны за корпусом, и он полюбовался последней минутой безмятежности девушки. Затем, он коротко нажал на верхнюю кнопку, отчего мотор громко завёлся, и тут-же со щелчком выключился, резко поддёрнув Лору немного вверх. Её голова при этом дрогнула, как и её ноги, пытаясь разъехаться в стороны, но затем, они судорожно выбрали позу в положении «смирно». Девушка поднялась к тому же на носки, чтобы через определённое время, начинать познавать усталость при такой стойке.

Завуч, сделал первые пять фотографий на мобильнике, и не спеша подошёл к школьнице.

— Как?

— Всё хорошо? — спросил он.

Лора попыталась кивнуть головой. Всё же, она ожидала, что эти пятнадцать минут будут помягче.

— Значит отлично, — ответил завуч, подходя к девушке.

— Время пошло, — добавил он, балуя разбухшую головку члена, лёгким поджатием пальцев.

Подбородок Лоры, сначала пытался держать горизонтальное положение, но по прошествии трёх минут, начал подниматься вверх, всё больше открывая для взора цокольную часть нижних челюстей. Под их треугольником, немного растянулась в размерах гортань, выставляясь для сторонних созерцателей более рельефной, и на вид, эластичной. Ступни принялись искать устойчивое место, но при любом их положении, верёвка давила на нижнюю часть горла, обеспечивая динамикой слабого, ровного, но неизменного удушения.

Андрей Павлович, расширил пальцы ладони и, с паучьим азартом, заключил шею девушки в их плотное объятие. Большим пальцем, он проскользнул по её гортани, и в одном месте, даже чуть сдавил её. Королева школы чаще заёрзала коленками.

Завуч ехидно улыбнулся.

— Тебе точно хорошо? — спросил он, начиная медленно растягивать свой член взад и вперёд.

Та-а-а-а…, — почти простонала дама, пытаясь сделать глоток под давлением петли.

— Вот видишь, как бывает,- сочувственно ответил завуч. — Твой язык, твой враг.

— А я теперь… должен вот такое делать…?

— Эх вы девушки, девушки. Не бережёте вы свою шею.

— Обязательно найдётся тот, кто захочет её сломать.

Завуч отпустил член и заключил горло леди в плотные ладони.

— Да…

— Шла бы ты спокойно домой, — дрожащим, тихим голосом произнёс он.

— Что мне теперь делать со всем этим…?

— Может…, усилить тебе терапию от меня лично…?

Он стал медленно сжимать горло двумя толстыми пальцами.

Никеева опять заёрзала коленками.

— Ну что ты?

— Ну что ты…? — прошептал он, усиливая нажим. — Это только репетиция дурочка…

— Это ещё только руки…

— Петлёй будет в двадцать раз интереснее…

— Это не вызов к доске…

— Нет.

— Здесь ужимки и улыбки за спиной учителя не проходят.

— Я понимаю…,

тебе всё труднее дышать.

Тут он сжал горло ещё сильнее, заставив девчонку глупо пританцовывать в стойке на носках, как-будто той не терпелось в туалет по-маленькому.

— Но, тебе хорошо запомнится наша встреча, — продолжал завуч.

— Нет. Не эта встреча, — сладостно шипел он. — А та, другая.

— Ну, ты помнишь…

Он не видел глаз девочки. Возможно они сейчас слезились под грязной тряпкой, и он решил сделать несколько коротких видео на мобильник, чтобы увековечить для архива самое первое в своей жизни повешение. Он подошёл вплотную к её ногам, пытаясь заснять появившиеся капельки пота на колготках, и беспокойные гольфы, танцующие медленный танец. Ах если бы он видел этот танец тогда, два года назад…! Она была тогда тоже в интересных колготках. Проходя мимо, он успел тогда это оценить. Но и эта, сегодняшняя Лора, была сейчас не менее аппетитна, чем та, а в некоторых местах, даже слаще. Он успел её поймать, чтобы не дать деформироваться во времени в ближайшие двадцать лет. Теперь, она останется такой навсегда, красивой, пышной и стройной.

— Терпи — терпи, — приговаривал он. — Немного осталось. Ещё девять минут.

Затем, он подошёл к ней и, сорвав с глаз повязку, взглянул на её лицо. Кое где, по краям глаз, немного, совсем чуть-чуть, подтекла синяя тушь. Девушка не очень баловала своё лицо макияжем, и теперь, с этими маленькими подтёками, оно приобрело ещё более подчёркнутый шарм при хулиганском скарфинге.

Завуч вновь объял правой ладонью её гортань. Всё вздутости шеи отчётливо пульсировали. Хабёлов ещё больше приподнял к верху её подбородок, чтобы сделать несколько близких, великолепных снимков страдающей шеи. Такое фото можно помещать на форумах интернета с различными оглавлениями. Сколько же будет кликов, чтобы скопировать такую прекрасную шею, передавленную у основания верёвкой? И как прекрасно был насажен узел, который теперь не съезжал вверх, а наоборот, впился в мягкую ткань, держа гортань на полном контроле. Если добавить усилия, то девочка совсем отбросит голову назад, готовая к полному удушению. Но это, ещё всегда успеется. Чем дольше она пока жива, тем дольше продлится наказание за слово «хабёл».

За высокой, бетонированной оградой дворика, послышались громкие голоса. Они были перемешаны. Лающая брань, напоминающая язык фарси, или похожий на него язык, главенствовала над подавленным русским, который просил о пощаде. Русские голоса подходили к возрасту молодых парней. Некоторые даже плакали, но больше из них, умоляли.

Зрачки Лоры повернулись в ту сторону. Её немного откинутая назад голова, пыталась уловить суть. Завуч продолжал удерживать в зажатой ладони её горло. Оно стало его личной игрушкой, и теперь, принадлежало только ему.

Брань за забором усилилась, а затем, раздалась автоматная очередь.

Ноги Лоры вздрогнули. Голосов парней больше не было слышно.

— Похоже, — саркастически произнёс завуч. — Ребят, расстреляли.

Он опять большим пальцем, поджал гортань школьницы.

— Но ты не беспокойся, — тихо продолжил он. — Здесь девушек…только вешают.

Он увлёкся балованием с гортанью, то поджимая её, то поглаживая тем же пальцем её поверхность.

— Верёвку на шею, и кердык, — продолжил он, скривив губы.

— И наплевать, — изгалялся завуч. — В каких колготках девочки? Их во всех колготках здесь вешают… Конечно…прискорбно…столько долго выбирали их в магазине, а тут — бах!…и, на тонкой верёвке, затянули наверх.

Завуч причмокнул языком.

— Писька у тебя в порядке? — спросил он.

Лора молчала.

— А то проверим, — сказал Андрей Павлович. — Я как завуч, обязан проверять все письки школы, как созревшие, так и не созревшие.

— Это моя работа…

Он отпустил горло Лоры, и повернул её к себе спиной. Она как балерина, на цыпочках, больше протанцевала в этот момент ступнями, чем просто на них развернулась.

Завуч приподнял ей сзади коричневую юбку. Беспокойные икры девушки начали елозить.

— Что ты? Что ты? — стал успокаивать девушку завуч. — Я же тебя не на танец приглашаю. Не надо так волноваться. Я просто хочу, посмотреть твою письку сзади.

-Что тут такого?

— Это всё входит в твоё сегодняшнее наказание.

— Ты же, никому не скажешь?

— А то, попробуй…

— И мы тебя повесим…

— Вот так возьмём за горло, и-и…пшик…

— Болтается девушка…

— А вы что думали? Мы с вами будем и дальше миндальничать?

Он опять потрогал головку своего члена. Тот явно требовал немедленного знакомства с выпускницей школы. Но хозяин издевался над ним, позволяя ему только приткнуться к колготкам. Но и этого было достаточно стойкому «Васе», чтобы успеть запачкать маленькую часть колготок. Затем, «Вася» ткнулся через промежность, что возможно слегка пощекотало в этом месте девушку. Во всяком случае, её немного передёрнуло. Такое, заставило улыбнуться Андрея Павловича, и он произнёс:

Девка вышла на прогулку,

а за ней, поплёлся урка.

Он накинул ей петлю.

Я тебя в ней удавлю….

Он экспромтом прочёл это четверостишие, залезая рукой между плотных икр девушки.

— Рукой лучше, да? — спросил он у ученицы. — Членом не надо?

— Ладно…

— Всё понял.

— Не надо.

Лора сжала икры, но такое только увеличивало удовольствие завуча, которому было очень отрадно пробираться через сжатые, слегка мягкие мускулы, к заветной цели. Шероховатость и эластичность колготок в этой области, начинала сводить с ума опьянённого завуча, перед глазами которого, в который раз проигрывался момент двухлетней давности. Теперь он знал и чувствовал, что было у неё между ног, когда она обозвала его «хаблом». Теперь это существо стояло подтянутое верёвкой, и не мечтало даже трепыхаться. Её горло было в заложниках, и это разрешало подробно изучать все прелести девушки, спокойно идущей со школы домой.

— Трусики не носим? — мягко спросил он.

Лора молчала.

— Не носим, не носим, — вместо неё, ответил завуч.

— Вот видишь, — продолжил он. — Как легко завучу узнать: кто носит трусики в школе? А кто, нет! А это, не хорошо. Я ведь могу обратиться в органы, и там могут изменить наказание.

Девушка продолжала молчать.

— Но, — продолжал завуч. — Я наделён такими полномочиями, что в некоторых случаях, могу сам принимать решения об изменении наказания.

Он начал медленно, через колготки, муссировать указательным пальцем её половые губки.

— Если хочешь, я могу тебя сегодня повесить, коль молчишь и ничего не говоришь в своё оправдание. — продолжил он.

Завуч впялился в затылок ученицы. Та, по видимому, не собиралась ему отвечать.

— Ага, — сказал он. — Ты согласна. Хорошо! Тогда у тебя есть выбор. Я могу тебя повесить, а могу и просто задушить. Душить я тебя буду руками, как Отелло. Заодно повторно пройдём с тобой вкратце курс зарубежной литературы. Или всё-таки ты хочешь висеть как Зоя Космодемьянская?

— Тогда тебе повезло. У меня верёвка получше и почище. Специально выбирал для своих девочек…

Школьница продолжала молчать.

— Хорошо, — произнёс Андрей Павлович с притворным огорчением, издевательски вздохнув от ложной досады. — Так уж и быть. Я тебя повешу!

— Душить, это не эстетично. Скажу даже так, где-то, аморально. Завуч, не имеет права душить руками своих учеников. Он имеет право их только вешать. Если бы завуч, шёл по коридору на переменке, и душил бы каждую девочку, которая ему нагрубила, все остальные ученицы бы остались дома, чтобы больше не встречаться в школе с таким завучем, как я.

— Или было бы по другому?

— Как ты думаешь?

-А?

— Вот и я о том…

— Поэтому, нужно согласованное решение, и официальное постановление о том, что девушка Лариса Никеева, приговаривается к смертной казни…

— Через повешение….

— Поэтому, ты и здесь.

— Я тебя арестовал, я и приведу приговор в исполнение. Нечего шастать в колготках и гольфах по улице….

глава шестая

Лора стояла с закрытыми глазами. На веках выступили мелкие капельки пота. Рот страдальчески был чуть приоткрыт. Через не сомкнутые, припухлые малиновые губы, скупо просматривалась белизна зубов.

Пятнадцать минут уже прошло, но её продолжали держать в петле. Стопы устали от постоянного напряжения, при положении стоять на вытянутых носочках. От этого, её упитанные голени, время от времени подёргивались мускулами.

Андрей Павлович любовался этим со стороны. Одновременно, он снимал на мобильник девушку с разных позиций, то приближаясь к ней, то вновь удаляясь. Он позволял себе брать её за горло, делая пикантные снимки школьницы, с наполовину откинутой назад головой. Затем, он вновь приподнимал ей короткую коричневую юбку со средним складом, и с близкого расстояния, щёлкал интимный передок ученицы. То же самое, делал он и сзади.

Наполнив автоматически онлайн галерею большим обилием снимков, он немного волновался, что это может стать доступным для нежелательных глаз. Но, стоило ли при таком пиру, стесняться перед другими своим гурманством? Коль началась пьянка, режь последний огурец! Зато, каким «богатством» он обзавёлся, чтобы теперь, как минимум, на две-три недели, дрочить не выходя с туалета. В голове даже проскакивали такие мысли, что он может сделать несколько больших плакатов на стену. Поди разберись тем знакомым, а знакомые у него были разные, которые увидят это на стене. Сегодня такое, уже не порок, а искусство, если оно эстетически преподано. Женский лобок через колготки, это ещё не порно, а вполне позволительная эротика. И было бы роскошно выпить с физруком, который большой любитель этих дел, но который бы совершенно не знал, чей это лобок? А он, Андрей Хабёлов, сдержанно улыбался бы с хитрецой, гордясь своим главенством над другими ученицами, которых он ещё не повесил. И можно было бы про себя пожалеть физрука, который как давнишний проверенный друг, не раз признавался за бутылкой о своих страстях, испытываемых при его уроках.

Сказать бы ему, чей это лобок, и при каких обстоятельствах он достался ему, завучу?

И он обязательно теперь, пригласит вскоре к себе физрука, чтобы возможно, когда-нибудь и признаться. Ведь надо же похвалиться и другими фотографиями, где ученица Лариса, уже наверняка будет узнаваема для физрука. Вот это будет бомба!

А пока, нужны новые ракурсы, которые не встретишь нигде в интернете. Их нужно нащёлкать, хотя, уже не менее шестидесяти снимков девушки со всеми подробностями, лежат в его «сундуке». И этого уже предостаточно, чтобы начать новую серию снимков. А для этого, нужно перейти черту, после чего уже, будет пройдена та точка не возврата.

Как говорится, — Есть только миг, между прошлым, и будущим… Но пока ещё не сделан решительный шаг, который окажется глубокой пропастью между Андреем теперешним, и Андреем другим, проклятым на все времена. К прежнему Андрею ещё можно вернуться, но скоро, это уже будет не возможно. И пока ещё разум говорит это, значит ещё можно сдержать в себе силы сексуальных порывов. Но есть при этом всём маленькое оправдание, которое говорит в пользу личного самосохранения: ведь всё-равно придётся кого то убить.

Можно убить её, сохранив себя. Можно убить себя, ради неё. Готов ли он на самоубийство? Ведь этот грех потяжелее. И если первое, прощается, то второе, уже никогда. А может быть есть и третий вариант? Но зачем о нём думать, и нужно ли? Ведь её уже невозможно не повесить, в то время, как нужно сделать всего лишь короткое нажатие на кнопку, и всё, как рукой снимет.

Но нет!

Он должен дать себе шанс.

Ещё есть время.

И если оно даже будет проходить в сладострастном издевательстве над обманутой, завлечённой, или даже, похищенной школьницей, это будет всё равно той нитью, которая ещё не будет окончательно разорвана, чтобы оградить его душу от бесконечного ада.

Андрей Павлович ещё раз сфотографировал ученицу с фронтального ракурса.

Он помнил те далёкие фотографии своего города, на которых не редко были запечатлены интересные школьницы, стоящие или идущие на фонах примечательных городских зданий, или других, легко узнаваемых объектов.

Фотографии, в основном, имели гамму фильтров от «Кодак», или «Полароид», и в сравнении с современными фото, они проигрывали в выражении мелких деталей. Всё было условно, как в цветовой гамме, так и в интересующих тебя нюансах, и если присутствовало большое желание, увеличить данную девушку до размеров небольшого плаката, то изображение было бы жутко расплывчатым и аляповатым.

Но вот, пришло время, когда он, завуч, сделал уже уйму качественных фото, на которых не просто интересные девушки на фоне чего то, отдалённо позирующие по своей воле, или по воле скрытого фотографа, а конкретно Лариса Никеева, подцепленная за горло, где данные фото, сделаны с расстояния не далее, чем пяти-семи шагов.

На фото отчётливо просматриваются все нюансы текстильных тканей школьного гардероба, относящегося к наряду на ногах. И Андрей Павлович охотно сделал ещё несколько общих фронтальных кадров Ларисы, упиваясь дополнительным эксклюзивом её предповешенных поз. Такое не сыщешь ни в одном старом журнале, или в фотографиях ностальгического времени. И чтобы закрепить в себе это удовольствие, Андрей Павлович вновь приблизился к своей пленнице, желая опять ублажить себя прощупыванием спереди её аппетитных ляжек.

Распластанная ладонь, плотно вошла между ними выше колен, раздвигая наполовину гладкую, скользящую полусинтетику, направляясь всё выше к тёплому, мягкому тупику.

Дотронувшись до губок, Андрей Павлович не дождался реакции девушки, где они в подобных случаях вздрагивают, или выдавливают из себя протестный писк. Видимо Никеева, уже получила огромную дозу вопиющего хамства, когда Андрей Павлович, охаживал её половой орган сзади. И возможно спереди, это уже было ещё более дерзким, если вот так вот, при ярком солнце, завуч школы, принялся открыто массировать область лобка своей ученицы. Но пленница, лишь только закрыла глаза, тяжело вздыхая грудью. Она бы произвольно чуть раздвинула ноги в стороны, но стоя на носках, она и без того испытывала давление петли, чтобы при перемене позы ног, сделать натяжение верёвки ещё более жёстким.

И Андрей Павлович, с удовольствием лакомился поданным «блюдом», копаясь пальцами в его филе.

Основательно оттопырив вверх левой рукой юбку, Андрей Павлович, очень близко приблизил своё лицо к соблазнительному объекту, заминая его пальцами. Они очень глубоко обхватывали податливо мягкую, но упругую плоть, словно пытались выжать из неё внутренние соки. И казалось, что колготки в этом месте, успели пропитаться запахом женщины, если только этот запах, не начал исходить напрямую из чрева, под воздействием натруженных пальцев, выдавливающих чего-то наружу.

Ткань колготок, проваливалась в щель, собираясь в различные мелкие складки. И когда, эта ткань, выталкивалась перстами из щели назад, то она уже была пропитана тёплой,слегка клейкой массой, от которой, и исходил дразнящий запах.

— Что ты делаешь? Что ты делаешь? — шептал напряжённый Андрей Павлович.

— Что ты делаешь со мной девочка?

— Ну, шла бы ты спокойно домой…

— Ой девочка!

— Что ты со мной делаешь?

— Пожалуйста.

— Не надо…

Андрей Павлович совсем обезумел, мучая через колготки половой орган леди. От сексуального перевозбуждения, он нёс сопутствующий бред, и готов был кусать интимный предмет школьницы.

— Тебе эти колготки купила мама? — дрожащим голосом спрашивал Андрей Павлович, орудуя пальцами всё более интенсивно в области взмокших от пота гениталий.

— Нет, не мама, — отвечал он сам себе.

— Я знаю, знаю девочка…

— Да!

— Конечно!

— Ты их выбирала сама…

— Ах ты бесстыдница…

Поскольку завуч был очень внимателен к гардеробу прекрасных школьниц, мимо него не проходили новые изменения в одежде той, или другой ученицы. Он моментом засекал на ногах проказниц новинки, что давало ему пищу для новых тайных мастурбаций. И пребывая в такой узконаправленной компетенции, он был исчерпывающе информирован о том, что если например, появились колготки на ногах в мелкую, прозрачную строчку у Савельевой Наташи, то можно ожидать, что подобные, через короткое время, появятся и на ногах Ларисы. Они были соперницами, и Лариса не желала проигрывать в глазах своих почитателей. И будучи сексуально озабоченным завучем, что вполне естественно среди моря соблазна, Андрей Павлович легко вычислял методом простой дедукции, откуда, что, и как? И теперь его пальцы, теснейшим образом, разносили половой орган девушки в хвост и в гриву, что наконец заставило пленницу, задыхаться от наступающего оргазма.

Сдавленная гортань, пыталась проглатывать то ли слюну, то ли воздух, но покрасневшее от удавки лицо выпускницы, не могло не скрыть явного удовольствия, в котором начинала тонуть дама. Она выпрыскнула из себя первые дозы извержений оргазма, которые обогрели ладонь завуча. Для него, как ни странно, такое было неожиданным, и он просто сошёл с ума, в осознании того, что именно он, вызвал у Никеевой, главную, сакральную реакцию.

За всё время своей работы, Андрей Павлович, впервые пировал, слизывая с ладошки дрожащим языком соки проказниц, облекшихся в колготки и гольфики. И теперь, горячие струйки этих соков, потекли по взмокшим ляжкам вниз, вызывая в Андрее Павловиче внутреннее, дикое ликование о победе. Это чувство переходило то в восторг, то в эротическое удовлетворение, то в остервенелое бешенство, сопряжённое с осуждением порока, что заставило Андрея Павловича, резко встать, и почти бегом, направится к пульту управления.

Хабёлов добрался до красной кнопки, и дрожащими руками, нажал на неё , но тут же в испуге отпустил пульт. Однако это успело подтянуть Ларису чуть выше, поднимая её с носков, на кончики пальцев. Девушка зацарапала босоножками по бетонированной поверхности, переполошёно путаясь ногами. Её губы как-будто ловили воздух, а голубые глаза, перепугано смотрели перед собой. Их зрачки были расширены, и блестели на солнце как у пьяницы.

Андрея Павловича заколотило в лихорадке. Он стоял как вкопанный и не знал, что делать дальше. Но что-то подталкивало его довести всё до конца, однако это своё решение, он не мог объяснить логически. В смятении и в путанных мыслях, он почему то видел одно, мимо которого ему никак не пройти, и он сильно нажал на красную кнопку, не отпуская её.

Никееву вырвало наверх и быстро потащило к мотору. Ноги шныряли, разбрасывались. Они перекручивали хаотичными рывками по своей оси тело. Слышались хлопки. Голову вывернуло назад. Шею, ближе к основанию, передавило, словно это уже была и не шея, а крепко перетянутая тесьмою домашняя колбаса.

Завороженный происходящим завуч, успел отпустить кнопку, чтобы девушку не подтянуло на самый верх. Она резко затормозилась, но продолжала крутиться, как шары на ёлке. Её широко разбросанные ноги, давали хорошую возможность для съёмки камерой снизу.

Хабёлова качнуло пару раз. Вероятно это были скачки давления. Но, вместо того, чтобы уйти куда-то, и успокоиться, он подобрался к месту, где только что стояла приговорённая к казни, и стоя уже под ней, стал жадно снимать в видео режиме все ей прелести. Промежность под юбкой, была хорошо освещена солнцем, а потому, даже такая любительская съёмка, обеспечивала полный контраст и чёткость. Видео эксклюзив по теме школа, колготки и гольфы, вскруживал голову, и наводил на мысль о супер винтажной реликвии, которую нужно хранить под семью замками, чтобы однажды, сбить наповал своего физрука. Несомненно при таком просмотре, нашлось бы и много других фанатов, желающих хорошо знать казнённую раньше, до того, как её повесили.

Но в реальности, сейчас обладал возможностью созерцать недоступное для других, пока только один такой человек, наспех снимающий предсмертную борьбу. Жизнь не хотела сдавать своих позиций, приводя ноги в остервенелые движения. И хотя, тонкая полиамидная верёвка, фактически почти переломила шею, продолжая ужимать гортань девушки, тем самым до основания передавив её, аппетитные ноги, не успокаивались. На какой то момент завуч даже засомневался, — А мог бы он её задушить просто руками, когда верёвка, до сих пор ещё не справилась?

Да! Лариса обладала мощным жизненным потенциалом! Она была бы блестящей партнёршей в постели. Вероятно, в его школе, есть и другие такие ученицы, которых нужно немедленно выявлять, чтобы…..

Чтобы…, видеть то, что не видно другим…

Хотя бы то…, как дьявольская ткань, в бессильной злобе, трётся между собой, шурша, а скорее шипя как змея, у которой насильно вырвали жало.

Ведь нет прекрасней того, когда первые короткие струйки, нежданно освежают лицо, застывшее в осознании невероятного, где он, стоя внизу, никак не может налюбоваться этим.

Успокаивающиеся ноги, выросшая в длине шея, это все его сокровища, наконец полученные вследствие всей его долгой и честной профессиональной деятельности в общеобразовательной сфере.

Ежедневная чреда маленьких сексуальных переживаний, будучи издержками в его многолетней работе, делала его несколько несчастным человеком, превращая умного и достойного мужчину, в тайного наблюдателя. И ещё позавчера, Андрей Павлович, стоя у входных дверей школы над ступеньками, и копаясь якобы в своём телефоне, поедал сквозь очки трёх девушек, среди которых была и Лариса. Они безмятежно весело болтали между собой, а Андрей Павлович, тайно делал снимки. И он лёг бы на землю у их ног, чтобы увидеть, что там под юбкой?

И вот, теперь, получивший сильнейший эротический шок, таращась снизу на широко расставленные ноги, Андрей Павлович, силился в итоге осознать происшедшее. И как человек, с уже деформированной психикой, он не ощущал в своих осмыслениях трагичность, а только мерзкую забавность, позволившую позавчерашнюю девушку у школы, подцепить на верёвку, поднимая её чуть повыше от земли, чтобы узнать, что же всё-таки она носит под юбкой? И ему открылась девственность, просвечивающаяся через влажные колготки. И невозможно было не протянуть руки, не оценив на ощупь то, что не могла увидеть даже тайная фотоохота.

Что-ж, вся школа у его ног…?

У её босоножек, просачивалась урина, и стекала вниз тонкой, неровной струйкой, образовывая на бетонном покрытии, первую лужу под данной виселицей.

А за заборами и стенами базы, кипит обычная жизнь, и Андрей Павлович не верит самому себе, что он так просто, вырвал с этой жизни девушку, которая беззаботно и жизнерадостно, шла этим погожим, майским деньком домой.

Он пакостно в душе хохочет, что теперь хорошо знает, и даже осязает, что именно было под юбкой этой девушки, идущей домой? Он снял её почти возле её дома, как снимают обычных шлюх в кабаках и ресторанах.

Хабёлов нажал на кнопку, и тело повешенной принялось опускаться вниз. Когда её колени, приблизительно оказались на уровне его носа, он остановил мотор

Коленки Лоры, теперь были чуть выше его лба, и выглядели несколько замызганными. Светлые, а кое где и белые пятна, образовались у подтёков. Такого же тона, засыхающая труха на ляжках и на голени.

Верёвка изваяла дополнительный образ девушки, который был не менее привлекательным, чем у прежней живой дамы. Изнасилованная шея, отнюдь не извращала общую гармонию красоты школьницы, но дополнила её весьма интересными, смелыми, соблазнительными чертами, о возможных существованиях которых в обычных случаях, и не приходило в голову.

Сдавливая шею у основания гортани, тонкая верёвка, сильно сжала в пучок трахейный сегмент, выходящий из-под узла петли контрастным, сильным вздутием, на котором рельефно выраженные хрящевые полукольца, образовали собой дополнительную сексуальную деталь соблазнительной леди. Её можно было повесить и без всяких излишеств, традиционно заправляя узел под затылком, но милая, глупая девушка не знала, что она будет повешена постыдным, изощрённым, садистским образом, дающим наслаждаться мерзкому завучу затянувшейся экзекуцией, для чего он и заправил тесно узел спереди шеи под основание гортани.

Откинувшаяся за спину голова, держалась на вытянувшемся длинном изгибе горла, и Андрею Павловичу опять захотелось щупать Ларису между ног, где завуч, начал «работать» двумя руками, словно был патологоанатомом.

Он раздвигал пальцами через колготки её губки, внедряясь в «сопливую» красноту. Продрав новую дырку в синтетической ткани, он углубился пальцем в недра девушки, как-будто хотел оживить её через подобное сексуальное воздействие. Но ученица, которая ещё недавно до этого эротически держала ногу за ногу, в данный момент, никак не проявляла ни эмоций, ни протестов. Оставалось только сделать новые снимки, начиная с продранной дырки в колготках, и заканчивая горлом, и откинутой назад головой.

Хабёлов опустил девушку ещё ниже, чтобы подержать её за горло. Оно было ещё тёплым. В районе сжатия, горло приобрело лилово-малиновый оттенок, который в текущем времени, начинал переходить в землисто-желтоватую тональность.

Хабёлов, выполнил свою работу.

Нужно ли теперь бежать в тайгу?

Кто знает, может всё это, действительно — надолго..?

Никеева висела полностью успокоенная и безмятежная. Глаза больше не выражали ни ужаса, ни боли, а с романтической тоской и удовлетворенностью, созерцали небо с полузакрытыми веками. Её ротик остался приоткрытым, спрятав внутрь озорной язык, где лишь только его влажный кончик, чуть виднелся у пары верхних зубов, не смело проступающих под верхней губой.

Странно, но она действительно была повешенной…Она не стояла, не балагурила с подружками…Она просто висела….Она висела вся умиротворённая, согласившаяся с тем, что она должна висеть. Возможно это удивительно, не понятно, или даже где-то смешно для неё самой, но она висит…И никто не поверит этому…Позавчера, она ещё была там…, а теперь — здесь!

Она на виселице…

Как это могло произойти? Школа продолжает жить своей жизнью, строить планы… А тут, стоит виселица, и на ней, начинают по одной, вешать школьниц, которые ещё сегодня, продолжают безмятежно болтать, шутить, хохмить у порога школы, даже не задумываясь, что стало совершенно реальным то, чтобы где-то в интимах базы, вдруг подробно и детально разглядеть все их тайны, скрывающиеся под юбкой.

Андрей Павлович силился это понять, осознать. При всей фактической подлинности происшедшего, он отказывался в это верить. Он никак не мог догнать то, что обычная сегодняшняя девушка, школьница, ученица, выпускница, которую не возьмёшь в повседневной жизни никакими ухищрениями, вдруг оказалась столь послушной, чтобы после банальных уловок, легко позволить затянуть на своей шее верёвочную петлю. Такое не могло мечтаться даже самому отъявленному ночному маньяку, в то время как он, завуч средней школы, с лёгкостью подвёл эффектную даму к эшафоту в разгар майского дня, вешая её всеми различными способами. И теперь, стягивая аккуратно и бережно колготки с казнённой ученицы, он бы купался в заоблачных высотах с вожделенными проектами, если бы не кардиомиопатические симптомы, которые начались около семи минут назад, что доселе, не было знакомо Андрею Павловичу.

Сначала, он не обращал на них внимание, но они никак не прекращались, и более того, усиливались.

Понятно, что это проявилось на гребне постоянного эмоционального стресса, где завуч пренебрегал оповещениями организма, взвинчивая себя в эротических перехлёстах. Но теперь, когда он занимался колготками девушки, одышка всё больше одолевала его, и уже не было никакой речи о том, что у дамы, нужно отрубить голову, для хранения её в спирту. Ему пришлось отказаться от этой ужасной, но сладкой затеи. И поскольку, самочувствие становилось всё более тревожным, Андрей Павлович прекратил раздевание ученицы, оставив снятые колготки на уровне коленок.

Андрей Павлович направился внутрь бунгало. Он почувствовал необходимость куда-нибудь прилечь. У него не было никаких лекарств, ибо их и не могло бы быть, в виду наличия полного физического здоровья. Растущую панику невозможно было усмирить, ибо желание найти хоть какого-то сиюминутного выхода, натыкалось на бесконечные тупики. Даже вызов «скорой», смотрелся проблемным. Висячий свежий труп, исключал любую неотложную медицинскую помощь, а шлейф оставшихся эротических импульсов, только усугублял критическое самочувствие. Необходимым нужно было всё это в себе как-то выключить, чтобы не довести дело до коллапса.

Хабёлов нашёл разящую сыростью кушетку. Вползая в неё, словно раненный с окопа, он втиснулся в её спинку, поджав ноги. Ему ничего не оставалось, как тихо стонать, в ожидании чего-то нехорошего. Пролежав на кушетке какое-то время, завуч не заметил, как уснул. Он провалился в безвременье, в котором ничего не было, кроме пустоты. Когда же он наконец проснулся, то уже было утро следующего дня. Оно принесло только свежесть, и ощущение полного здоровья, и еще дикое желание в сексуальном удовлетворении. И когда он нашёл повешенную девушку со стянутыми ниже колен колготками, весь утренний мир открылся для него безгранично заманчивым, обещая ему все запретные двери с вереницею прекрасных лиц, встречавших его поникшими виноватыми головами, готовыми по первому его требованию смиренно вступить на обшарпанный табурет.