Купалинка

За почти 10 лет совместной жизни, казалось, мы мало чем могли бы удивить друг друга. Наташку я любил, чисто и искренне, и даже мыслей об измене ей меня не посещала. Привык я к миру ее уюта, в котором росли и наши двое сыновей.

То лето, во время отпуска, мы традиционно проводили в деревне, где жили ее родители. Смена обстановки после городской суеты шла на пользу и нам, и детям! В нашем распоряжении была лесополоса соснового бора, между которым раскинулись два озера – свидетели Ледникового периода! Местные нарекли озера Верхним и Нижним, по расположению относительно деревень, хотя для меня, как для городского, они были едины. Но местные, помимо ряда баек и легенд, говорили, что Верхнее озеро более благосклонно к людям: богато и рыбой, берега более песчаные, вода чище и теплее… А на Нижнем – места надо знать, как к нему подойти! Кстати, определить, что на озера приехали «туристы» можно по тому месту, которое они выбрали. Если остановились на Нижнем – точно пришлые, которые увидев красивые берега выбрали на них и отдых… А «свои» или «знатоки» следуют чуть далее, туда, где и располагается Верхнее озеро!

Здесь же местное население проводит свои «ритуальные» празднования: от масленицы конца зимы до праздника сбора урожая конца осени. Но самым главным, конечно, является Купаловская ночь, с традиционными обрядами хороводов, костров, венками и песнями…

Пусть говорят о благах цивилизации, запустившие щупальца Инета и мобильной связи даже в отдаленную глушь, а в такие ночи оживают некие потаенные чувства, генетически заложенные в каждом из нас.

Осуждала церковь эти дикие обряды, как-то пал костров да гадание на воде, да не смогла заменить их своими песнопениями. Насмешкам времен партийной власти подлежали эти празднования, но сами же партийщики брели в лесные чащи, наблюдая за весельем собравшихся.

А те прыгали через костер, взявшись за руки; обменивались венками, искали таинственный лист папоротника, а самые смелые омывались по утрам водами с рек да озер…

И традиции эти сохранены до сих пор, пусть и не рядимся мы в платья из мешковины да не молимся богам Неба и Земли, духам Ветра и Воды…

Главная особенность Купаловской ночи – ритуальные очищающие костры, с которыми связано столько же мифов и легенд, сколько и мест, на которых их разводят. Но по наиболее традиционной, через костер такой надо прыгнуть молодой паре, взявшись за руки. Если при этом рук они не разведут, значит, правильно друг друга в спутники определили. А коль искры им в след взметнуться, то и жизнь их столь же яркой будет!

Шутки-шутками, поверья-байки, а прыгали мы с Натахой через костры эти еще во времена встречи, и с тех пор рука об руку идем!

Обязательный атрибут игрищ – венок, сплетенный из диких трав и цветов. И чем больше в нем соцветий, тем живей и жизнь избранников была! Кидали девки такие венки своим подруженькам, а те их поймать пытались с лету, да что бы по богаче он был!

Забавно наблюдать со стороны, что меняясь по воле цивилизации, порой мы остаемся теми же дикарями-язычниками, и прыгаем через костры, жалуясь на опаленный зад; плетем колоски, вплетая в них полевые ромашки, а потом селфимся с этим убранством, надевая его на голову, да входим в ночную воду в чем мать родила…

Тем летом на Верхнее пошли мы с Наташей вместе. Малые вдруг заупрямились, да и остались дома, как бы мы их не заманивали с собой…

Прихватили мы с собой и пару полотенец, чтобы в озере искупаться, пока солнце не зашло, да и двинулись в путь.

Наташа в своем летнем платье, я – в джинсе да майке с пакетом принадлежностей для купания в руке…

Вечерело…А день знойный отстоял, лишь под вечер Солнце унялось, да все еще метило в нас теплыми лучами янтаря. Хорошо будет в озерную воду с головой зайти!

Верхнее тем интересно, что на нем есть несколько островков да заводей. В принципе, ничего особого на них нет, разве что интересно с одного из них посмотреть на берега большой земли!

Переплыть озеро до одного из островков – дело не хитрое, но можно даже на лодке до них добраться, если подходящий «баркас» отыщешь. Когда-то плавали тут местные рыбаки на деревянных лодках, так порой и стоят они тут, в ил носами уткнувшись. Даже с веслами… И никто их не тронет, никому они не нужны… Сейчас все больше на надувных передвигаются…

Собственно, мыслей у нас по озеру путешествовать и не было, хотели просто костра дождаться и коротая время до него в воде искупнуться…

В излюбленном месте окунулись, поплавали, поплавками полежав в теплой воде, да и вышли на берег…

Чуть далее уже начинал собираться люд. Скоро и костры разведут…

Наблюдать за этим действом интересно со стороны.

Вот тогда-то и появилась у нас мысль сплавать на один из островков.

Только как? Своим ходом? А полотенца как, одежда… На берегу оставлять?

Прошлись вдоль берега, отыскали лодку. С веслами.

Не двуместная, но и не для одного, для нас сойдет.

Наташа, правда, заартачилась: лодка ей трухлявой показалась.

Было в чем засомневаться, ее правда…

Но осмотрел я «шлюпку»: течи, вроде, нет, дно – сухое… Корма смолою обработана, со знанием и хозяйским подходом.

— Загружаемся! – даю команду.

Осторожничая, забирается Наташка в лодку, а я ее из ила вытягиваю, толкаю.

— Ну что, не тонет? – спрашиваю, когда вода под лодкой захлюпала.

— Да вроде не «Титаник», — опасливо отвечает Наташка, осматривая лодку на предмет течи.

Люблю ее юморок!

Хватаю весла и заскакиваю в лодку.

Та качнулась, вызвал легкий испуг у моей спутницы.

Собственно, грести по озеру, это вам не на педаль газа по трассе жать. Тут приноровиться надо!

Смеется Наташка, глядя на мои потуги вывести лодку из заводи.

Солнце лучами бьет ей в лицо, и ее улыбка затмевает легкие морщинки.

Сейчас, когда лучи обрели янтарный оттенок, волосы ее отливают золотом, а так – темный каштан!

Летят лучи и прямо на Наташку, осыпая ее светом и угасающим теплом, точно искрами, а падают они на плечи ее и колени, не прикрытые…

Не удивить меня после десятка лет всякими хитринками, но засмотрелся я на избранницу свою: как из других ее отметил и выбрал?

Гребу, гребу, а лодка точно на месте стоит, да кругом вертится, раскачивается…

Смеется Наташка, да и мне забавно происходящее…

Со стороны, кажется, так просто веслами грести, а ты посиди, попробуй…

Как-то совладал с движением, подхватил ритм, да и направил лодчонку к острову…

— Косо идем как-то… — замечает Наташка, глянув через плечо, назад.

Я и сам вижу это, а профиль жены закрывает мне одинокую отмель.

Солнце блестит на воде, точно дорожку стелет пред нами, а ее губы и нос кажутся темными там, где их не коснулось солнце.

А вот чуть голову повернула, и светом лицо озарило…

Давно я ей не говорил, какая она у меня красивая.

Смирились с годами чувства и страсти, разве что иногда накатит, да тут же отпустит… 10 лет мы вместе, как супруги, а как спутники – так и более! Ну чем удивить друг друга?

Налегаю на правый бок, кручу веслом, противясь развернуться в другую сторону.

Наташка ухватилась за борта и смотрит в воду.

Странно, когда плывешь, вода кажется тебе прозрачной да с голубым отливом, а как с лодки на нее смотришь – так мгла черная пред тобой…

Наташка запускает ладошку в воду, зачерпнув ее.

Выравниваю лодку, налегая на весла…

Как же, наверное, изменилось мое лицо, скривившись в силовом напряге, раз Наташа вдруг отмечает:

— Тяжело?

Я что-то бормочу, а сам думаю, что грести – это тебе не за коленки твои держаться!

Что за глупая мысль?

Чувствую, что лодка взяла курс на островок, и тут же, пока не изменила его, начиная налегать на весла, стараясь соблюдать синхронность…

Ра-а-а-з-два… Ра-а-а-з… Два….

В голове крутятся дурацкие мысли: видел как-то фильм, где герой вез девушку по пруду кататься, а мышцы в тот момент у него и играли… И девушка точь в точь как Наташка моя сидела, полубоком… И глядя на героя думаешь, что так все это легко дается…

А так вот погребешь к острову и обратно, осиливая сопротивление воды, которая толкает лодку обратно к берегу, потягаешь намокшие весла взад-вперед, разгребая резиновую воду, и — никакой романтики…

Далече ли берег отмели? С берега большой земли совсем рядом кажется!

А еще грести и грести…

Ра-а-аз… Два… Ра-а-а-аз… Два…

Ушел я мыслями куда-то в эту механическую работу, и сам того не заметил, как к островку причалил.

— Все, Натаха, бросай якорь…

Встает Наташа, качается лодка.

Охает жена моя, руки расставив, кабы не упасть, а потом на бережок с кормы – прыг! – ног не намочив…

— Я все! Смотри, не оставь меня тут…

Теперь моя очередь десантироваться.

Подгребаю, поднимаясь, чувствуя, как раскачивается лодка…

Вот сейчас самое сложное, кажется – на берег сойти после такой качки…

Удалось! Хотя ноги и земли не чувствуют. Привыкнуть надо…

Подтягиваю лодку на отмель.

— Красота какая…

Это Наташка говорит.

Она стоит во весь рост, прикрывая козырьком ладони глаза, защищая их от солнца.

Смотрю и я на Большой берег.

И правда, отсюда – все иначе!

И берег кажется нам дальше, чем остров от берега.

Сосновый бор, песчаный пляж…

Местные вовсю кутят, кому до нас дело?..

— Изучим остров, — предлагаю, и Наташа соглашается.

Хотя, что его изучать? Пятачок землицы переплюнуть можно!

Вода до этого островка идет по озеру косами и отмелями. Может, потому и не страшно местным здесь купаться даже в ночную пору и только до этой части озера. Там, далее, тоже есть островок, но глубина до него больше…Даже вода темнее!

— Жаль, что здесь костра не разведем, — жалуется Наташа.

— Да, не подумали… — соглашаюсь я.

Нахожу ракушку и несу к любимой.

— Смотри, это жемчужница обыкновенная, — говорю обычный текст. – Если в нее вложить песчинку, через 1000 лет извлечешь из нее жемчуг! Такова легенда…

— Не устанешь 1000 лет ждать-то?

Наташка берет у меня ракушку и прикладывает к уху, как серьгу.

— Ну как я?

— Фантастично!

. ..Что мы ищем на этом берегу, чего ждем?

Солнце уж за сосны опускается, темнеет вода…

А мы не торопимся на берег.

А честно – как подумаю, что опять грести – так и вовсе не тянет в лодку забираться.

Вот, мозоли какие натер, с непривычки!

Наташка собирает какую-то прибрежную мелочь: камушки, ракушки…

— Ну что, погнали назад? – наполняюсь я решимостью…

Наташка садится в лодку, а я берусь за весла…

— Погнали…

Берега покачнулись, хлюпает вода…

Мы плывем назад, и теперь солнце уже светил в спину Наташе.

Да и не свет это…Так, отсвет заходящего Солнца.

А напротив его – синеет небо, возводя Луну.

Все точно по той Легенде, когда Луна и Солнце встречаются в Купаловскую ночь…

Назад добираемся как-то быстрее: наверное, приноровился я, наконец, к веслам, овладел гребным делом!

Уже распалили первые костры, и потому окружающий пейзаж кажется темнее.

Суетятся и кричат у огня чьи-то дети, звучит музыка, слышаться разговоры.

От воды тянет прохладой, и каждый раз, когда я поднимаю весла, нас словно обдает влагой.

Ничего, у огонька согреемся…

Лодка мягко входит в прибрежную отмель, от которой мы отчалили…

Здесь темнее, чем возле кострищ, но нас пока не тянет к остальным.

Мне бы дыхание перевести после этой гребли на байдарке, и я смотрю на свои натруженные руки.

— Болят? – догадывается Ната.

— Накачался! – шучу я, и протягиваю ей руку. – Вот, какие…

Ладонь Наташки рыбкой скользит в мою, и я чувствую прохладу ее кожи.

— Замерзла?

Я взволнован. Лето-летом, а от воды все же прилично тянуло…

— Так… — Наташка пожимает плечиками

Я держу ее руки в ладонях, разминая и согревая их.

— Пойдем к костру?

Наташка молчит, а потом трясет головой.

— Давай еще немного посидим…

Я-то не против…

Что сейчас блуждать у костров, у каждого из которых своя компания. Здорово будет, когда основной запалят, и к нему подтянуться остальные.

С острова я видел, как сооружали остов для будущего большого костра, стал быть, уже скоро!

Наташка зачем-то поднимается и кидает в воду часть ракушек и камешков…

— Задабриваешь водяного, — шучу я.

Лодчонка раскачивается от этого ее движения, и я придерживаю ее рукой, чтобы не упала.

Она садится мне на колено и платье ее поднимается выше допустимого уровня бедер.

Но мне просто приятно вновь взять ее за руки.

Они уже согреты, и я чувствую это тогда, когда она прикладывает мне ладонь к лицу.

— Ты сам-то не замерз?

Я целую ее запястье…

Странно, насколько мы отвыкли за повседневной суетой от такой мелочи, как взять друг друга за руку. В городе это порой случается, но доведено до автоматизма, как желание удостовериться, что ты здесь, ты рядом…

А сейчас, когда мы разделены от остальных отдыхающих высокими зарослями, это тактильное внимание обретает особым характером.

Мы целуемся, Наташа сидит на моем колене, и вечерние сумерки делает ее лицо все менее заметным, и это пробуждает иные чувства. Ее губы обладают уже позабытой упругостью, но оставленные городской суетой, оживают на лоне природы.

Пахнет какими-то соцветиями и озерной влагой…

Ткань ее платья почти невесомая, и я бретелька слетает с ее плеча, но Наташка не потрудилась подтянуть ее, чем возбуждает мой первобытный интерес к ее знакомому, но отчего-то полному тайн телу.

У Наташки хорошая парочка «двушечек», которые пусть и просели после грудного вскармливания, но все еще вызывают мой интерес во время наших любовных игр.

А сейчас, когда белье на ней ограничено одним лишь платьем, я испытываю неподдельный интерес к ее грудке, тем более, что чувствую, как она буквально сама просится в мою ладонь.

Я еще больше приспускаю ей платье, обнажая правую грудку, и Натуся сама подается мне навстречу, даруя мне, своему мужчине, вкусить отвердевший от желания сосок.

В эти летние дни, когда Наташа максимально, но в рамках приличия, бывает обнажена, загар покрыл ее кожу, но оставил нетронутыми ее груди, и они отливают белизной кожи, четко проявляющейся в вечерних сумерках.

Я хватаю губами открытый и подставленный для меня сосок, подергивая губами, как рыбка.

Натаха гладит мою голову и целует в лоб. Я чувствую, как трепещет ее тело, но вовсе не от холода, хотя от Верхнего тянет прохладой, а от тронувшего ее желания, которое насылает оз

ноб и на меня.

Я хочу ее!

Не то желая сказать это вслух, не то желая просто посмотреть ей в глаза, я поднимаю голову.

Наташка встряхивает головой, и черты ее лица чуть проясняются во тьме.

Застрекотало в ночи какое-то насекомое, указывая готовность к брачным играм, а мы уже вовсю целуем друг друга, губы в губы, и звук наших поцелуев – единственное, что трогает наш слух.

Далее – за зарослями приозерных кустов, народ все больше распаляется у своих костров, а мы уже не торопимся разбавлять их компанию.

Я грею в ладонь грудь своей жены, продолжая целовать ее губы, а она держит меня за голову обоими руками.

Я не стесняюсь того, что мой член подтянулся, и Наташка должна чувствовать его, но глаза ее скрыты тьмой и павшими на лицо локонами, и я лишь могу догадываться о ее реакции.

Наташа целует меня в лоб, что словно бы подводит некую черту наших забав, и, возможно, мне действительно стоило бы взять ее за руку, и повести к остальным, но я приспускаю вторую шлейку с ее плеча, выпуская вторую грудку, которую тут же уютно размещаю в своей ладони.

Когда-то полные грудного молока, сейчас их наполняет желание, и я начинаю целовать их, поочередно, разминая в руках, точно пытаясь своими ласками придать им былую свежесть и напиться накопленной влагой.

Но все, что я чувствую, это лишь собственная слюна, которая сочиться у меня, точно у изголодавшегося дикаря, и я сглатываю ее, ощущая на языке вкус ее кожи…

До меня доходят ее слова, обращенные ко мне:

— Пойдем уже…домой…

Нам не до гулянок и торжеств на берегу. Да и что мы там не видели?

Но я знаю, что если сейчас отпущу ее, поведусь на это предложение пойти домой, то вечер будет для нас закончен…

Дома – дети и родители жены… Что там, дома?

Наташка пересаживается на лавочку напротив меня, но не поднимает платья и даже не прикрывает груди, которые, склоняясь, я не перестаю целовать.

— Сейчас, сейчас… — обещаю я…

Или пытаюсь настроить ее на дальнейшее?

Я стою в лодке, на коленях перед любимой, и пусть моя спина скрючилась, доставляя неудобства, но я тянусь губами к низу ее живота, а пальцы еще глубже задирают платье.

Я целую ее бедра, меж которыми нахожусь.

Что со мной?

Наши годы супружеских отношений, в которых не было, казалось, тайн, были полны страстей, отошедших за давностью лет. Оральной прелюдии у нас, впрочем, не было и помине, а об опыте подобного мы с Наташкой только посмеивались. Да и сложно мне было представить Нату в таком образе, ровно как и я, признаюсь, не горел желанием подобных ответных ласк.

А сейчас мне словно хотелось познать такое неведанное в моей известной женщине.

Наташка поднимается, и я делаю это вместе с ней.

Стоя во весь рост, мы смотрим друг другу в глаза.

Шумит листва в кронах деревьев…

Костры не даруют нам своего тепла, лишь отбрасывают тени да отсветы, которые лишь мельком проскакивают по лицу моей любимой. В такой момент ее лицо наполняется каким-то внутренним теплом и лаской, как маленький огонек, которого совсем не боишься взять в руки, чтобы греться у него всю ночь.

Но Наташа смотрит на меня, и я, точно восковый, буквально проседаю под ее взглядом. Не то она дает мне неведанный посыл, не то я, гадая, к чему она была готова, попадаю в самую суть…

Ее платье уже слетело вниз, и Наташа оголена, в чем есть нечто дикое, первобытное…

И пламя далеких костров, у которых беснуются наши соплеменники – разве ли это не зов далеких предков, заложивших в нас генетические инстинкты самопознания и исследования…

Я поочередно целую ее груди, которые получили сегодня столько моего внимания, и проседаю еще ниже, поскольку рука Наташи, опущенная на мою макушку, словно продавливает меня, но безо всякого нажима.

Красота обезоруживает и порабощает, и я во всю уступаю своей жене в ее игре, принимая ее условия.

Лишь став перед ней на колени, я поднимаю на нее глаза.

Даже в темноте видно, как возбужденно дышит Натка, отчего грудь высоко поднимается.

Она смотрит на меня, я скорее чувствую это, чем прослеживаю ее взгляд, и покорно тянусь губами к ее тайному сокровищу, которое она едва заметно подала мне навстречу.

Я целую ее главную прелесть, позволяя себе перейти собственное табу нелепого правила.

Если женщина хочет этого, как я могу не подчиниться ей и подвести.

Пахнет влажным деревом…

Щеками я ощущаю прохладу Наташкиных бедер, но кожа теплее к ее лону, источающего свой, живительный аромат…

Я чувствовал его столько раз во время наших любовных контактов, но никогда на вкус… А теперь сам же хотел его отведать!

Несомненно, я сделаю то, к чему меня так тянет этой ночью, только подожди, любимая…

Я поднимаю на миг голову…

Наташка с ожиданием смотрит на меня, прибрав волосы одной рукой.

Ее кажется, совсем не беспокоит, что кто-то может увидеть ее, да и сама она не отвлекается на шум компании у костров.

Лишь чуть повела своим бюстом, точно в танце, и я тут же жмусь лбом к ее животу, обхватывая губами набухший лобок.

Надо… Пора! Хочу!!!

Она сама не дает мне завершить желанное, приподняв подушечками пальцев за подбородок.

Она смотрит мне в глаза, я чувствую это, пусть ее лицо практически скрыто тьмой.

Интуитивно я чую ее посыл-вопрос:

«Ты хочешь этого?!»

— Да, — в голос отвечаю я.

Наташка садится на скамейку, на которой была во время нашей с ней поездки, но на сей раз ее коленки не сжаты, а ноги широко раскрыты.

Она гладит меня по голове, но не в знак обычной ласки, а как благодарность за принятое мною решение.

И как дар – ее поцелуй!

Встает туман, насыщая воздух вокруг влагой и свежестью…

Я ныряю в развод ее ног и с ходу, точно рыбка, хватаю губами ее женскую ценность в рот.

Я делаю глотки, раз за разом вбирая ее в себя все глубже и больше.

Невольно вспомнилась та ракушка, которую мы нашли на острове.

Жемчужина обыкновенная…

Наташкины створки как те полости ракушки, открыв которые, обнаружишь чудо!

Тысячу лет созревает жемчуг…

А в Наташе он был с рождения!

Я пытаюсь извлечь его ртом, губами и языком, а внутри что-то мягкое и скользкое то выскачет навстречу мне, то юркнет обратно, словно подыгрывая.

Я чувствую, как Наташка чуть меняет позу, откидываясь назад и еще шире разводя ноги. Теперь искать ее «жемчуг» становиться даже проще, и я пытаюсь извлечь его губами…

Наташка не стесняется собственных стонов, не боится быть услышанной и изобличенной.

Да и к чему ей бояться?

Кроны деревьев словно защищают нас свержу, а кустарник плотно сомкнулся, оградив даже от огней костров.

Одна рука Наташи поглаживает груди, второй – она награждает меня, оглаживая мою голову и плечи.

Я чувствую, как из меня прут скованные цивилизацией желания, и если я не поимею свою избранницу этой ночью, город вновь запрет меня в клетку повседневной рутины.

— Тебе хорошо? – спрашиваю я, и слежу за ее губами.

— Спрашиваешь…

Ее ладонь безо всякого нажима и давления просто руководит мною, моей головой, которая покоится меж ног любимой, и я вдыхаю ее запах, подманивая языком шаловливый клитор.

Тускло блеснуло обручальное кольцо на ее пальце, точно падающая звезда, или комета – это Наташка, отведя от моей голову свою ладонь, тронула себя за грудь.

Пахнет дождем, пролитым над луговыми травами…

Или тем запахом, которым пропитаны капли, летящие на землю с сосен…

Стонет Наташка на вздохе и выдохе, и даже притихли ночные насекомые, зачарованные этим ее звуком.

Отчего во мне было столько предрассудков, сковывавших меня эти годы?

Как хорошо Наташке, а я все чего-то боялся и испытывал брезгливость к оральным ласкам…

А может, это обстановка так влияла на меня, побуждая звериные и необузданные желания?

Вернувшись в город, замкнемся ли мы или перенесем опыт сегодняшней ночи в повседневность?

Наташка, вопреки моим пожелания, отводит меня от себя…

Мои щеки и подбородок увлажнены, Натаха подтягивает меня к себя, обнюхивая…

Сколько первобытности в этом?

Сколько дикого нрава, дарованного дальними предками…

Мы целуемся – никакого распутства, простые желания!

Мне чудится или Наташа действительно просит меня раздеться?

Несмотря на вечернюю прохладу и близость воды, мне не холодно… Изнутри идет какой-то жар, и от этого тепло всему телу.

А вот доски седушки в лодке показались мне холодными, когда я сел на них.

Но лишь на миг, потому что руки любимой уже согревают меня, и невиданнее тепло согревает мои плечи, шею, торс…

Наташка склоняется ниже, приседает…

Мой член подвластен ей, и Наташка берет его в рот, втягивая в себя глубокими движениями-засосами губ.

Как же тепло в ее полости!

Незнакомо, неведанно…

Яички просятся внутрь, но Натуся сдерживает их ладошкой.

— Ты сделаешь… мне… минет? – как-то запоздало спрашиваю я.

Над ее головой, ходящей вверх-вниз, пропархнула стрекоза…

Наташка смотрит на меня и с улыбкой, различаемой сквозь сумерки, говорит:

— А кто, если не любящая жена сделает это для своего мужа?

Я довольствуюсь этим ответом…

Наташка глотает глубоко, и от этого и мое дыхание становится глубже…

Я вдыхаю влажный воздух…

Туман стягивает озеро и подходит к нам, не достигая берега.

Такое чувство, что тепло наших тел и наша инерция гонит его назад…

Я оглаживаю ее плечи, чтобы они не продрогли, и голову, в знак похвалы за то, что она делала…

Верная, любящая жена!

Сосет Наташка, затягивается…

Стрекочут во тьме кузнечики, подыскивая себе пару для соития…

— Какая… ты… любимая…- шепчу я.

— М-ггг… — слышу я Наташкин клекот.

Усердствует, старается мужу понравиться.

Поглаживаю ее по спинке и плечам, как бы успокаивая…

«Не спеши, не торопись… Куда спешишь?»

Наташка с каким-то влажным всхлипом прекращает свое таинство, но все еще удерживает меня за член.

Она лишь взглядом указывает на берег, и я вновь повинуюсь ей.

Как странно, в городе я чаще проявляю инициативу, а сейчас…

Она раскидывает полотенца на увлажненную траву, точно простыни.

Никакого смущения или сомнений…

Мы лишь введемся на зов природы, отвечаем ей своими инстинктами…

Наташка становится на четвереньки, такую привычную и знакомую позицию, а я прихватываю ее позади, опираясь на одно колено.

Моя любимая все еще разогрета, и лишь те пару движений, которые я успел сделать внутри нее, отозвались мне несколькими стонами.

Шумно дышит Наташка в нашей спальне, когда мы может наслаждаться друг другом, но боится издать иные звуки, чтобы не потревожить детей и не возбудить их интерес…

А сейчас, кажется, ничего сдерживающего ее и нет…

Я удерживаю ее то за талию, то приспускаю руки к ее бедрам, раскачивая в такт своему же ритму.

Комариная мелочь, осмелевшая дерзнуть на кожу моей любимой, отброшена в сторону взмахом моей руки…

Она только моя, моя женщина, моя жена…

— Моя, моя… — шепчу я.

— Я… Я… — отзывается со стоном Наташа.

Я хлопаю ее по заду и тут же сжимаю раскрасневшуюся плоть!

Мне хочется снова лизать и целовать ее между ног, но тогда понадобиться выйти из нее, а я не хочу и не могу сделать этого…

И я борюсь с этими искушениями.

Неожиданно небо над нами озарилось шумным всполохом!

В небо, почти до вершин сосен, взметнулось пламя…

Зажгли главный купаловский костер, и вспышка его осветила ночь.

Но и это действо не было могло остановить и отвлечь нас.

Глядя на этот «факел», я «жарю» женушку, а она все жарче подмахивает мне…

Такого не происходит в нашей постели, где уже не первый год все размеренно и изведано.

Я смотрю на свою избранницу, локти которой упираются в покрытую полотенцем землю.

Взгляд ее обращен в сторону огненного неба, лицо сделалось янтарным, как в тот миг, когда его освещало заходящее солнце.

Качаются ее груди, и соски горят рубином огоньков…

Я тянусь к ее груди, чтобы потрогать их, и в тот же миг Наташка прижимает мою руку к себе, стискивая грудь двойным наложением на нее ладоней – моей и своей…

Жар праздничного огня доходит, наконец, до нас…

Или это наши разгоряченный тела разгоняют прибрежную прохладу?

Огонь чуть угас, только порой перебивается вспышками-всполахами., отражающимися в небе…

Воет, по-волчьи, моя Наташка, чего отродясь не было в стесненных стенами условиях квартиры.

Пихаю в нее глубже, хотя и чувствую, что текут уже по мне соки и орошают лоно любимой жены.

Крутнула Наташка головой, и точно сноп искр, а не волосы, разлетелись по ее плечам.

Не спешу выходить из нее, да и Наташка «не гонит», лишь приподнявшись так, чтобы стань на колени, прижимаясь спиной к моему корпусу.

Держу ее за груди, которые так любил этой ночью…

— Скажи… Скажи еще… — молит она.

— Любимая… — спускаю с губ слова, которые она ловит своими губами…

. .. Факельные огни и забавы у костра не могли сравниться с гаммой испытанных нами той ночью чувств.

Мы наблюдали за всем со стороны, и лишь к рассвету добрались до дома, проведя почти весь день в каком-то беспамятстве…

. .. А в день, когда уже собирались домой, я подобрал выпавшую из одежды ракушку — жемчужницы обыкновенной. Ту самую, которую Наташка подобрала с острова и примеряла в виде серьги. Мне казалось, она выбросила ее в воду.

Откуда же она здесь взялась?

Вероятно, все же подхватила ее с собой, да сама позабыла.

Я кинул ее в свою сумочку, рассчитывая, что как-нибудь осенью покажу ей эту находку, как память о прошедшем лете…

Но судьба распорядилась иначе…

Все произошло намного раньше, когда Наташка кинула ключи в мою сумочку, а потом извлекла из нее эту ракушку.

Она вспомнила все и приложила ее к уху.

Маленький, незаметный, но такой близкий нам жест…

И еще…

Наташка протянула мне полосочку, кончик которой был перечеркнут голубым пунктиром. Не часто мне приходилось видеть такое в ее руках, но я тут же понял все, и память о той дивной ночи оживила мои чувства снова. Кажется, судьба нашего будущего ребенка была предначертана, и сама природа толкала нас на особую близость друг с другом.

— Скажи… Скажи… — в ее взгляде одно лишь ожидание.

— Любимая… — отвечаю я, и остатки этих слов она ловит своими губами…