Одуряющий жаркий день подходил к концу. Солнце закатилось за горбатую, невысокую гору и на долину легла синяя тень. Зной сменился духотой и звоном ночных цикад. Этот звон заглушал даже плеск волн о каменные ступени террасы. Полупрозрачные полотнища белой и голубой ткани неподвижно свисали между колоннами – ветра не было. Дымок от зажженных в чашах благовоний, поднимался вертикально вверх и таял в синеватых сумерках. И все-таки ночь обещала хоть какое-то подобие прохлады. Дом оживал. На зеленые заросли сада упали первые прямоугольники золотого и оранжевого света. Раздался первый смех. Где-то кто-то зазвенел посудой.
Ксан лежал неподвижно, редко вдыхая густой аромат благовоний и ночных цветов. Его тело было сухим, даже на висках и лбу не выступили капельки пота. Словно зной и духота его не касались вовсе. Мужчина находился в глубоком ритуальном трансе. Вокруг его ложа-алтаря стояли четыре тонконогих жаровни и в них догорали остатки дурманных трав. Их дым уже не туманил разум и не вызывал видений. Он даже не пах больше ничем. Вот погасла последняя искорка, и Ксан открыл глаза. Глубокие, черные, они не сразу вернули себе привычный изумрудный блеск, зрачки сжимались неохотно.
— Тави, — позвал он негромко, и из-за колонны появилась женщина в белых одеждах до самого пола.
— Воды. Хлеба… — Ксан задумался. – И позови Ассану.
Женщина поклонилась и исчезла. Ее господин осторожно поднялся с каменной теплой плиты и обратил свой взор к барельефу напротив. Барельеф вырезали на цельной мраморной плите. Женщина, изображенная там, была обнаженной и естественной в своей наготе, как дикий зверь. Она была красива лицом, юным, невинным, и телом, полногрудым и полнобедрым, с ровными гладкими ногами и изящными руками, скрещенными на животе. Богиня. Его богиня…
В комнату внесли поднос с кубком и ломтем хлеба. Внесла поднос сама Ассана, видимо решив, что этого и желает господин. Он улыбнулся ей чуть рассеяно и принял из ее рук еду. Она терпеливо ждала, пока он утолит свой голод и жажду.
— Кими готова? – спросил он, поставив бокал обратно на поднос. Ассана кивнула. Она не имела права заговаривать с ним. Она не была жрицей.
— Тогда приведи ее, — велел Ксан. Ассана поклонилась и ушла, так же бесшумно, как до нее Тави.
В зарослях у колонны защебетал вдруг ксолок, залился радостной веселой песенкой, приветствуя долгожданную ночь. Ксан невольно улыбнулся, представив, как к кусту сейчас со всех сторон крадутся сторожевые коты, охраняющие сады его дома. На его дом никто не покушался, не находилось идиотов. И котам было безумно скучно, так что они переловили всех птиц, что имели неосторожность щебетать в здешних зарослях.
— Пааа? – он, забыв о котах, обернулся на серебристый, досадливый голос. Его дочь, подросток, в тонкой-тонкой, короткой тунике, обнажавшей одно плечо, топталась в дверях.
— О, прости, крошка… – Ксан улыбнулся и дал ей знак войти. Без этого знака она не имела права переступить порога святилища. По крайней мере, пока. Кими тут же впорхнула в зал, и вприпрыжку помчалась к отцу. Он не удержался, раскрыл ей объятия, и она влетела в них – влажная, горячая, пахнущая травами и девчачьим потом.
— Ух! Ты сухой! – завистливо пискнула девочка, щупая его ребра мягкими ладошками.
— Я занимаюсь практиками, в отличие от кое-кого, — отозвался Ксан, приглаживая ее короткие рыжие волосы. Ее стригли по уши, так чтобы густая грива не росла ниже шеи. Летняя неизбежная стрижка для любой девчонки. Но волосы все равно мокли на затылке, висках, мокла челка, делаясь темно-медной и оттеняя ее густой бронзовый загар.
— Я тоже занимаюсь. Попробовала бы я не заниматься. Мама мигом за розги…
— Да неужели? А, по-моему, на твоей попе нет ни одной отметины, — ехидно вставил мужчина и хлопнул дочку пониже спины. Там отозвалось звонко и аппетитно.
— Ай! Так я ж говорю, что занимаюсь! – Кими потерла отбитую ягодицу и вопросительно поглядела на отца. Он редко звал ее сюда. Последний раз это было аж год назад. И практики ее сейчас проходили только в окружении женщин. Ксан улыбнулся и погладил тонкий точеный нос. Почти копия матери, но озорная как шкодливый котенок, смелая и более женственная, даже в свои тринадцать. Вон под туникой бодро прыгают два тугих мячика. А у ее матери, на сколько он помнил, грудь начала появляться только в четырнадцать. Зато теперь.. мммм… Ксан ощутил, как под тонкой тканью шаровар просыпается и начинает оживать плоть.
— Паааа? – нетерпеливо напомнила о себе Кими, наступив ему босой пяткой на ногу. – Ну пааа!
— А? Что? – он рассеяно подул ей в нос и погладил по голому плечику. Оно было уже почти сухим.
— Зачем позвал? – Кими начала догадываться, но хотела увериться до конца и потому не позволяла искоркам восторга вспыхнуть в глазах.
— Затем, — не удержался Ксан от возможности подразнить ее. Нечего наступать на ноги верховному жрецу, да к тому, же еще и отцу родному!
— Затееем? – протянула она. – Тем самым, дааа?
Он рассмеялся и прижал девочку к себе, поцеловал в горячий влажный лоб.
— Да… эй!
— Ииииох!!! – победный вопль разнеся по святилищу, а Кими радостно запрыгала вокруг алтаря. Ксан закатил глаза. Все-таки он ее разбаловал. Любимая из трех дочерей, младшая на сегодняшний день. А младших всегда балуют.
— Кими! – ему пришлось сделать строгое лицо. Она опомнилась и засмущалась, одергивая тунику и косясь изумрудным глазом на статую богини.
— Извини.
— Ну-ну.. ты бы лучше чем вопить, пошла бы искупалась.
— Уууу! Там пиявки!
— Нет там никаких пиявок, — твердо возразил Ксан, но, наверное, в его голосе все-таки что-то такое скользнуло, за что девочка уцепилась и продолжила спорить:
— Нет, есть! Правда, я видела! Толстые, жирные… брррр…
— Пиявки полезны, — но он уже знал, что проиграл этот спор. И вздыхая, позвал:
— Тави, пусть подадут чашу.
Служанка себя не проявила никак, но приказ был услышан. И вскоре в зал внесли чашу – неглубокую, круглую, на трех литых лапах. Следом шла вереница женщин с глинянными кувшинами. Все эти женщины были одеты в белые тонкие покрывала до самого пола, как и полагалось, одеваться служанкам в его доме-храме. Они наполнили чашу на половину и оставили несколько кувшинов подле. Самая последняя служанка бросила в воду маленький соляной шарик и две пригоршни нежных золотых лепестков. Она же затворила двери в святилище. Теперь отец и дочь остались здесь совсем одни. Если не считать лика богини.
Кими уже поспешно разматывала завязки фибулы на левом плече. Ксан смотрел на нее с легкой усмешкой. Вот завязки поддались, и тонкое одеяние упало к ногам девочки. Она переступила через нее, стройная, длинноногая как молодая газель. Вылепленные упражнениями и танцами мышцы мягко двигались под бронзовой блестящей кожей. Тугие грудки задорно торчали вверх, еще по-девчачьи острые. Кими повела узкими плечиками и быстро шагнула через край чаши. По ней побежала волна мурашек, девочка довольно пискнула и оглянулась на отца вопросительно.
— Иду-иду… — Он любил купать ее, хотя в последние годы удавалось ему это редко. Много дел и у нее, и у него конечно тоже. Но сейчас она сама была его делом, и Ксан с удовольствием приступил к старому ритуалу.
— Ой-ой-ой.. – запищала она, когда мужчина взял кувшин и аккуратно облил ее плечи и спину. Вода побежала по хрупким позвонкам прозрачными струйками, обрисовала две небольшие подтянутые ягодицы. Одна струйка нырнула в расщелину меж ними и начала капать снизу.
— Что?
— Холодноооо…
Ксан улыбнулся и провел ладонями по влажной спине, стирая с нее воду и дневной пот. Он поливал ее и мыл собственными руками, мягко надавливая, прощупывая все позвонки и косточки. От плеч, до попки, а потом ниже, по ногам. Два кувшина ушло. В чаше стало больше воды.
— Разворачивайся.
Кими послушно развернулась, задрала голову, подставляя струе шейку, и зажмурилась – уже от удовольствия, притерпевшись к прохладе.Ксан полил на ее шейку, потер тонкие ключицы, спустился ниже…
— Мммм.. – отозвалась Кими, когда рука отца начала оглаживать правую грудку. Сосок затвердел окончательно, тыкался ему в жесткую ладонь, щекотал. – Мммм…
— Держись, а то разомлеешь совсем, — улыбнулся Ксан, подавшись вперед и подставив под мокрые ручки дочери свои плечи. Она уцепилась, не открывая глаз, и выгнулась, подставляя ему грудь. Такая же бронзовая как все ее тело. Кими загорала обнаженной, как ей и полагалось. Вернее не загорала даже, а просто была обнаженной во время занятий в саду танцами.
— Паааа…
— Чего?.. – он сосредоточено обмывал ее грудь снизу, чуть приподнимая ее и щекоча тонкую кожу.
— Полижи, — выдохнула она срывающимся голоском.
— Это тебя мама таким выражениям учит? – усмехнулся он, скользнув рукой ей под лопатки и чуть наклоняя дочку назад.
— Неее… это… Тата…
— Тата не о том говорит. А это называют по-другому, — наставительно заметил он. – И пока не вспомнишь…
Его язык заскользил по мокрой бронзовой коже, слизывая с нее капельки чистой воды. Его дочка была свежей и вкусной как персик. И Ксан ощущал, как из-под пояса шаровар уже во всю рвется на свободу налившийся кровью член. Язык прошелся по сосцу, и Кими дернулась, запищала нетерпеливо.
— Пааа…
— Вспоминай, — велел он непреклонно, вылизывая ложбинку между грудок. Она засопела, завздыхала и переступила в чаше с ноги на ногу.
— Пососи, — выдохнула, наконец, девочка, и даже неловким жестом приподняла одну из грудей, подставляя ему ее. Он отозвался довольным рыком, и вобрал в рот не только розовый торчучий сосок, но и часть груди. Кими задергалась, заплясала в чаше, стискивая бедра, пока ее отец покусывал сосок и постукивал по нему языком.
— Ой.. ой.. ох.. ох паааа.. ааах.. ещеее…
Ксан и сам хотевший, чтобы «еще», с радостью сжал вторую грудь, стиснул крепко и даже до боли, заставив дочку снова пискнуть. Второй сосок он сплющил между пальцами, подергал.
— Ай, больно…
— Терпи, — велел он ей с ласковой снисходительностью. И она послушно вытерпела ласку его жестких пальцев, за что была вознаграждена нежным посасыванием.
— У меня будет молочко? – девочка уже не откидывала голову назад, а смотрела, как отец ласкает ее грудь. Ей нравилось это видеть.
— Будет. Хорошие у тебя сисечки, остренькие. Молока дадут много.
— Как у мамы?
— А у мамы что, уже молоко пошло?
— Угу.. оооо.. ох..
— Ты пробовала? – он выпрямился, но ее грудок не отпустил, катал оба соска между пальцами.
— Дааа.. странное… не как обычное… оооо..
— Конечно не как обычное. «Обычное» у коз берут пьешь, а не у мам, – Ксан рассмеялся, и поднял девочку за талию. – Давай, поджимай ножки.
Кими послушно поджала, и мужчина вынул ее из чаши. Не ставя на пол, донес до алтаря и опустил на белую теплую плиту. Кими тут же размурлыкалась, разнежено потерлась о камень спинкой и ягодицами. И открыла глаза, чтобы поглядеть, как ее отец неторопливо развязывает пояс шаровар. Под тонкой тканью легко угадывался напряженный мужской штык. Ксан снял последний виток пояса, и шаровары упали на пол. Член тут же выпрямился, прижался к животу – длинный, ровный, с обнаженной залупой, налитой, мокро поблескивающей в свете свечей. Кими засопела, разглядывая отцовское орудие. И сжала бедра в невольном защитном движении. Ксан только улыбнулся ее этой наивной попытке сохранить то, что принадлежало ему по праву.
— Большооой, — протянула девочка опасливо, разглядывая хуй отца. – И толстый.. он не влезет!
— Еще как влезет, — спокойно заверил ее Ксан, стряхивая с щиколоток штаны.
— Это богиня сказала, что сегодня можно? – спросила Кими. Ксан молча кивнул, и подошел к краю алтаря, с которого свешивались тонкие ножки его дочери. В их развилке два тугих валика плотно смыкались, и ровный разрезик дразнил мужчину парой прозрачных капелек, выступивших наружу. Как и у ее отца, у Кими не было растительности в этом месте, кожа была тонкой, гладкой и бронзовой. Ксан провел пальцами по нежным валикам, и Кими задрожала, перестав стискивать бедра так плотно.
— Ну, не бойся девочка… Чего ты перепугалась-то вдруг? – ласково укорил он ее, поглаживая горячую плоть. – Ты же так ждала этого…
— Угууу, ждала, но у тебя такой большой…
— Большой, — согласился отец. — Но у тебя глубокая дырочка, ты его весь возьмешь, я знаю.
Кими с сомнением поглядела на свою плотную, сжавшуюся щелочку. Затем на покачивающийся рядом отцовский болт. Он взял его в руку и ласково похлопал горячим набалдашником по ее губкам. Потерся там, глядя на то, как лицо дочки меняется, светлеет. Страх потихоньку уходил. Член был горячий, твердый, но при этом шелковисто-нежный. Вот он раздвинул залупой губки и потыкался в верхнюю часть розового разреза.
— У моей малышки такая горячая, шелковая дырочка, — выдохнул Ксан ласково. — Давно я таких красивых, сладких дырочек не видел.
Его залупа поддевала тугой, медленно надувающийся клювик клитора, заставляя Кими ерзать попой и закатывать глазки. Они поиграли так еще несколько минут, соприкасаясь только половыми органами. Смазка Ксана смешивалась с выступающей смазкой его дочери, упрощая скольжение. Его хуй уже пару раз нащупывал узкую дырочку девчачей пизденки, но лишь слегка окунался в нее вершиной. Кими уже во всю ширь раздвинула ножки, и жарко смотрела то в лицо отца, то на распахнутые створки своей дырочки, как по ним он елозит крупный мужской хуй.
— Тебе она правда нравиться? – спросила девочка.
— О да.. Розовая как жемчужинка, и смотри, как пускает слезки… У меня хуй аж ломит, так ему в тебя хочется.
— И я стану жрицей? Ну когда ты его в меня вставишь? — уточнила Кими, чуть задыхаясь от волнения.
— Верно, станешь. Готова?
— Нууу…
— Дырочка твоя точно готова, — улыбнулся Ксан. И пошлепал по клитору членом. Раздался тихий чмокающий звук, а Кими сладко пискнула и заерзала снова.
— Ну, вот видишь. Так, теперь не елозь… ножки вот так и держи, шпагатиком.. Ух ты моя маленькая, как ты хочешь, чтобы папа тебя поебал, прямо вся взмокла, как хочешь.. сейчас, сейчас…
Он уверено надавил в неподатливое тугое колечко мышц у входа в ее влагалище, а затем вдруг протянул руку и пощекотал мягкий животик Кими. Она запищала, поджала животик и… туго сжавшееся колечко перестало быть таким тугим.
— Вот так… – Ксан задышал сквозь зубы, вдавив горячую залупу в тесную дырочку дочери. Вошел он не глубоко, и теперь рассматривал попеременно, то створки девчачей пизденки, обхватившие его штык, то распахнувшиеся во всю ширь глаза дочки.
— Оооо.. – протянула девочка, судорожно тиская воткнутый в нее член колечком мышц. От этого тисканья у ее отца в глазах темнело, хотелось навалиться на тонкое тельце и выебать его до самых потрохов. Но он сдерживал себя, наслаждаясь этими удивительными ощущениями бархатных жарких тисков на своей залупе.
— Хорррошо.. – выдохнул он. – Ты мой хуй прямо сосешь своей дырочкой…
Ксан склонился, лег на девочку сверху, и чуть сгорбив спину, начал снова облизывать ее грудки, сперва одну, потом другую. Кими разомлела, завздыхала под ним, и расслабилась. Тонкие ручки обняли его голову, неловко завозились в коротких волосах. Но ему это нравилось, нравилось лежать на ней, покусывать торчащие сосочки и чувствовать, как дочь неловко поглаживает его, подстраивается, даже бедрами слегка дергает, будто хочет насадиться поглубже на вставленный между ее ножек отцовский отросток.
Он поднажал осторожно, не пытаясь раскачиваться в ней. В такой хватке ни о каком раскачивании и речи не шло. Только вперед, вперед…
— Аааай-яяяяяя! – взвизгнула вдруг Кими и задергалась, пытаясь слезть с отцовского кола. Он удержал ее, прижал своим весом к камню.
— Тшш.. ну чего ты?
— Бооольно…
— И не больно вовсе. Так слегка… Иголкой-то в палец куда больнее, а?
Она всхлипнула без слез, но согласно кивнула, не понимая, что уже все на самом деле случилось, и то, резкое болезненное напряжение уже не вернется. А Ксан это понимал, но давал ей немного успокоиться. Вскоре гримаска обиды с ее лица исчезла, и возникло нетерпение и любопытство. Ксан улыбнулся, вспоминая сколько раз видел на ее мордашке это выражение. И опять поднажал бедрами.
Отросток осторожно раздвигал тугие стеночки, терся о них и входил все глубже и глубже. И вот, наконец, он уперся концом в дрогнувшую матку. Девочка изогнулась, приоткрыв ротик. Из него вырвался короткий сдавленный звук. Ксан выпрямился.
— Вот так… – прогудел он. Его терпение казалось безграничным, он не шевелил бедрами и не насаживал дочь сильнее на свое орудие. Он просто наслаждался, любуясь тем, как тесно прижат его пах к беззащитно приподнятому лобку. Хуй был захоронен в тесную глубину, щекотал залупой матку, а снаружи осталась от силы полсантиметра ствола. И то лишь затем, чтобы мужчина мог полюбоваться на то, как его член распер узенькую щелочку.
— Ооох.. – прошептала Кими, не смея шевельнуться. Она была насажена на отцовский хуй как на горячую дубинку. Стенки пизденки одновременно истекали влагой и с непривычки пытались вытолкнуть мужской отросток. Отец это тоже ощущал, похмыкивал, гладя неприлично вздувшийся лобок дочери кончиками пальцев.
— Пааа?.. – неуверенно протянула девочка.
— Ниче-ниче.. щас подрочу, малышка, станет удобнее.
Его пальцы и впрямь сползли пониже, к твердому камешку клитора. Кими вздрогнула, почувствовав, как жесткие подушечки отцовских пальцев прихватили чувствительный бугорок. Ксан пристально следил за выражением лица дочки. По началу, сжал слишком сильно, и она заморгала и напряглась. Он ослабил хватку, потер головку клитора, высвободив ее из-под капюшончика. Но и это оказалось слишком острой лаской. Пришлось прихватить отросточек с боков и чуть-чуть потереть между пальцами, а потом еще и покатать из стороны в сторону, прощупывая внутри «хрящик». И вот это оказалась правильной тактикой. Кими сразу задышала чаще, расслабившиеся было соски, тут же встали двумя пиками.
— Лучше?
— Да.. оой.. ой.. да..
Он и сам видел, что лучше. Она даже бедрышки приподняла, задергала ими, забыв про вставленный в нее штык. Ксан засопел от удовольствия. Малышка сама об него трахалась. Ну разве не прелесть? Негнущийся хуй продолжал тыкаться залупой прямо в маточку, заставляя Кими вздрагивать и сопеть.
— Девочка хочет поебаться.. – ласково прогудел Ксан, придержав бедра дочки. – Сейчас маленькая, сейчас поебемся.
Он осторожно отодвинулся, не сводя взгляда с ее приоткрытой пизденки. Член выходил медленно, неохотно. Пара капелек крови прочертила на нем размытые дорожки. Красиво. Девочка на алтаре слегка вздрогнула, отзываясь на соприкосновение с ранкой. Но за все ведь надо платить?
Пальцы отца аккуратно затеребили клитор, второй рукой он сжал наливающуюся сисечку. И медленно вставил член назад, до самого упора.
— Ух.. – сказала Кими, вытаращив глазки. Те полсантиметра, что оставались снаружи, сейчас ушли внутрь, и теперь хуй еще крепче вжался в шейку матки, приплюснув ее и обострив для девочки все ощущения до болезненной остроты.
— Ух-ух.. – с улыбкой подразнил отец девочку. – Совушка. Ебать тебя, совушка?
— Е-ебать.. – неловко выговорила она. – Только аккуратненько…
— Аккуратненько, так аккуратненько, — согласился Ксан. И начал накачивать дочку. Сперва по кругу, рисуя залупой внутри жакрой дырочки невидимый, но ощутимый овал. Потом овал превратился в восьмерку. Кими пыхтела и хныкала от полноты ощущений. Эта полнота не была удовольствием в полной мере, но зато уж полнотой была изрядной. Тут тебе и распертость горячим стержнем, и теснота, и жар от движений хуя, и острое ощущение матки, в которую залупа тыкалась снова и снова. Но пальцы отца на клиторе и груди, да и само это действо заставляли пизденку опять начать выделять смазку. Сперва, чуть-чуть, но по мере стихания боли, смазки делалось больше. Наконец Ксан услышал характерное почавкивание и хлюпанье. Кими тоже услышала, приподнялась на локтях, с любопытством глядя как отцовский хуй неспешно снует между ее раздвинутых ляжек.
— Это я? – уточнила девочка, вытягивая шею. Ксан кивнул и ласково похлопал лобок дочки.
— Ты, моя умница. Течешь уже как следует, как надо. И узенькая.. уффф, да, такая узенькая пизденка у тебя.. – он поддал бедрами, вставив в дочку по самые яйца, да еще и сверху на клитор нажал. Она пискнула сладко, прогнулась навстречу.
— Ты будешь в меня спускать? – не смотря на то, что отец ебал ее уже в полстрежня, Кими продолжала трещать, перемежая вопросы пыхтением и постанываниями.
— А то как же.. Уум-х… Накачаю тебе маточку молофьей, так чтобы наружу текло.. уф.. уф..
— Ооой.. оооо.. оох.. пааап, ты там на всю уже долбишь?
— Нет только на половину. Зато до конца.. тшш..
Но заставить Кими молчать было невозможно. Что в пять лет, что в тринадцать.
— Аааа.. ууух.. уууух… и-и-и..
И Ксану эта говорилвость дочери нравилась. Ебал он уже с оттягом, всаживая хуй мощным качком до упора, задерживаясь на миг и медленно отступая. Затем ритм менялся на частые движения, когда член влетал в пизду на половину и тут же выходил. Тут уж писки Кими заглушалось частым сладким чавканьем растрахиваемой дырочки. Ксан наклонился над дочерью, уперся локтями в алтарь, расставил ноги пошире, и начал кобелиную еблю. Ягодицы его заплясали между ляжками девочки, к чавканью пизднки добавились звонкие шлепки.
— А-а-а-а… А-А-А-А-А… — заценила Кими новую технику. Ножки ее тонко подергивались в воздухе, попка приподнималась, а разгоряченная дырочка хлюпала как у старших жриц, справлявших этот ритуал по несколько раз на дню. Отцовский хуй влетал в ее тоннель часто и быстро. От трения стенки начали сладко гореть, дергаться. Но ее дырочка была слишком юной и неопытной, чтобы кончить, как полагается внутренним оргазмом. Да и непривычная к ебле матка отзывалась пока скорее болью, чем удовольствием. Но отец не собирался оставить дочку неудовлетворенной в такой важный день. Он сунул между ними руку, нашел вслепую клитор. Теперь уж Ксан не церемонился, тер прямо по надувшейся мокрой головке.
— И-и-и-и!!! Нее.. не наа-дааа.. я описаааа… ух-ух..юсь.. пааа…
— Ниче.. – пропыхтел Ксан, чувствуя как кипит в яйцах сперма и горит мокрый от ее соков штык. В залупе давно уже щекотало, но он сдерживал себя.
— Давай, давай кончай.. ух крошка.. кончи под папой.. уф-уфф.. Папин хуй уже горит, скоро буду спускать в тебя.
— А-а.. скажи еще.. – она извивалась под ним, чавкая дырочкой и трясь надувшимся клитором о его пальцы.
— Что – еще? Щас я тебя накачаю… ммм.. уже… уже идет детка.. Сейчас папа в тебя кончит, прямо в твою матку. Папа тебя оплодотворит.. Хочешь, чтобы папа сделал тебе ребеночка?
— Дааа… ааа..аааааааа… — этот стон перешел в горловой вой, и Кими начала спускать, дергаясь всем телом. Ксан прижал ее бедра к алтарю и воткнул хуй поглубже. Стенки дочкиного влагалища обжимали так, что казалось, сейчас сломают член. Но это было именно то, чего Ксан и добивался.
— Ух детка, пошла.. пошла малофья.. Вот, спускаю прямо тебе в матку… Вот-вот!.. Вот!.. Еще!.. Бери… бери все!
— Ах!.. ах!.. — Она явно ощущала каждый удар тугой горячей струи отцовской спермы, бьющей прямо в слегка приоткрытый зев матки. «Знатная выйдет жрица», — мелькнула и пропала гордая отцовская мысль. Сейчас Ксан был занят тем, что обливал дочкину матку молофьей, с усердием прилежного самца. Бедра его чуть подергивались, но он не двигался, чтобы не потерять контакт между стрелявшей семенем залупой и маткой Кими. Она послушно всасывала каждую порцию, набухая от горячего мужского сока. Последние капли семени, наконец, вытекли, и Ксан удовлетворенно выдохнул. Выпрямился, не вынимая из дочери еще твердого стержня.
Кими лежала раскрасневшаяся, расслабленная, впавшая в состояние полутранса. Ксан ласково потрепал ее по грудкам.
— Проснись, детка.
— Мммм… – лениво отозвалась девочка. – Я шевелиться не могу. И там внутри тяжело.
— Еще бы не тяжело. Сколько я в тебя молофьи слил.
— У меня будет ребенок?
— Пожалуй, что да, — он потер подбородок, затем погладил большим пальцем все еще надутый клитор дочери, торчавший над малыми лепестками. Девочка дернулась, застонала и задвигалась снова.
— Егоза.. ну давай напоследок еще чуток поебу…
Он снова начал потрахивать ее слегка опавшим хуем, взбивая семя в утробе дочки и пощипывая пальцами алый маленький клитор. Кими сладенько запищала, поджала пальчики на ногах и через пару минут такого ленивого покачивания, снова коротко, но ощутимо спустила. Только тогда Ксан вытащил из нее свой инструмент, погладил дочку по лобку и помог ей встать.
— А когда я стану круглеть животом? – спросила она, забавно расставив ноги пошире и трогая себя между мокрыми губками.
— Ну, думаю годам к шестнадцати, — отозвался Ксан, обливая свои бедра из кувшина успевшей нагреться водой. – А пока будешь заниматься практиками.
— Но ты сказал, что я стану жрицей, когда ты в меня войдешь!.. — запротестовала Кими, в мгновение ока надув обижено губы. — А жрицы никакими практиками не занимаются! Они в храме творят ритуалы, как мы с тобой! Значит, я должна в храме уже принимать последователей богини. И мне положено жреческое одеяние!
Ксан улыбнулся дочери, и растрепал ее волосы привычным жестом.
— Будешь, будешь справлять ритуалы. Но и от практик тебя жречество вовсе не освобождает. Или думаешь, твоя мама практиками не занималась, когда стала жрицей? Она, между прочим, младше тебя была. И до первых родов прилежно училась.
— Я не хочу до самых родов! Это еще сто лет!
— Не сто, а только три года. И не спорь с отцом, наказание ты мое!
Кими сердито засопела, но потом все-таки решила уточнить:
— Но в храме все равно уже можно? Со старшими жрицами? Да?
Он кивнул.
— И все кто будет в меня спускать, не смогут сделать мне ребенка? — не отставала въедливая Кими.
— Не смогут… – он подал ей кубок, и девочка с жадностью выпила кисловатую освежающую воду с капелькой лимона.
— А потом?
— А потом я сделаю тебе второго.
— Как маме?
— Верно, как маме.
— А если родиться мальчик?
— Ну, значит, пора мне будет растить наследника себе на смену. Но последние лет триста у меня одни девочки. И богиня довольна мною. Потому я не жду смены раньше, чем еще лет через триста. А теперь, детка, иди отдыхать и позови мне свою мать, нам надо обсудить твою практику.
Кими вздохнула, покосилась на полутвердый отцовский член, но понимая, что сегодня получила все что могла и имела право получить, только шмыгнула носом и вышла, прикрыв за собою дверь. Через минуту в святилище проскользнула молодая женщина в полупрозрачном жреческом одеянии. Ксан улыбнулся одной из своих старших дочерей, с одобрением оглядел ее округлившуюся в тягости фигуру и поманил к алтарю.
26 633
Загрузка...
Необычно! Красиво, чувственно, запретно и возбуждающе!!!