Случай (ялтинский свинг).
Надев армейскую панаму,
Покрепче плавки натянув,
Небрежно брошу: » Твою маму…»,
И зеркала очков приткну.
Я на пляжу! Отмякло сердце.
Я на пляжу — волненье в кровь:
Раскрыв колени, будто дверцы,
Лежат мадамы, морща бровь.
Шумна прибрежная витрина.
Товар разложен невпопад:
С красоткой рядом — образина,
И уцененки жиром — в ряд.
Я на пляжу. Долой смущенье!
Пришел купец, не просто так!
О, ощущенье предвкушенья!
О, муже-женский наш контакт!
Ах, как стараются, кокетки,
Чтоб личный «пестик опылить»,
И, что матроны, что нимфетки, —
Один прием, и та же прыть!
Мой «капитал» в момент окинув,
Уронят «вдруг» купальный верх,
Бикини на ложбинку сдвинут,
Бросая в дрожь, зовя на грех.
Я ж, заприметив клин подбритый
Красотки, лет так тридцати,
Готов взорваться динамитом,
О, крепость плавочек, спаси!
Я на пляжу. Какая пытка!
Жена взволнованно мурчит.
Не лишена фигурка шика.
Внимание самцов ей льстит.
И приоткрыться — не умеет,
Ну, что такого в ней нашли?!
Она ж — от взглядов сладко млеет,
А ты — на привязи лежи!
Вон, та, молодка, — огневая!
Слинять бы с ней «на пять минут»!
— Гульнуть вдоль пляжа, дорогая,
Не хочешь, что валяться тут?!
«Нет»! Сердце праздником ликует.
Свободы воздух, как ты мил!
«Нет» — это значит, что могу я
Размять молодку, что есть сил!
Себя почти не узнавая,
Так, будто был по жизни плут,
Блондинку взглядом призываю,
Она глазами: «Муж, мол, тут»!
Грядет услада и победа.
Одним лишь взглядом сговорясь,
Она пришла за мною следом
В кусты, от пляжа схоронясь.
О, эти ялтинские пляжи,
Где от аллеи, шаг ступи,
В тени деревьев, вставших стражей,
Кого захочется — люби!
То — там, то — здесь смешок игривый.
Тесно, однако ж, в Ялте днем!
Пришлось искать, где можно было б,
Осуществить удачный съем.
Нет, если кто не паралитик,
Не импотент, не идиот,
Тому и здесь, как на Гаити,
Кто ищет — тот и спит, потом!
Давно мечтал иметь такую,
Чтоб затянула, как насос,
Сжимала, будто бы целуя,
Под шелком кожи без волос!
Летели райские минуты,
Но, вот, красотка поднялась.
С сука вспорхнула, птичка будто,
Натешив плотью нашу страсть.
О, эти ялтинские пляжи,
Где от аллеи шаг ступи —
Увидишь и познаешь, даже,
Декамеронистой игры!
То — там, то — здесь смешок игривый,
То — там, то — здесь » ха-ха, хи-хи!»
Вот паренек. Своей любимой
Целует нежно лепестки.
Она — с закушенной губою,
Лицом счастливым замерла.
Последний чмок, и — стон рекою,
И «лихорадкой» бьет тела.
Смущенный столь интимной лаской,
Тепло гляжу на паренька,
Его ж, шалава, — строит глазки,
Увидев рядом мужика.
И вспомнил я, как столь же сладко
Дарил супруге ласки сам,
Здесь, скрывшись в тень листвы богатой,
Где сумрак тешит многих дам.
Все, сыт. На сердце тишь и благость.
Бреду тропинкою назад,
Всем нерешительным на зависть,
Под неусыпный женин взгляд.
Вдруг, в необычности расклада
Мне повстречались на пути
Два молодца, как видно брата,
А женский круп — всего один.
Отбросив ложный стыд и плавки,
Один уже на грунт прилёг,
Лицом расплылся: сладкий-сладкий,
Белье снимает с дамских ног.
Их дама всё-таки робеет,
Застыв над монстром, не спешит.
Раскрылась вся, да не умеет
Такой предмет в себя вложить!
Стоит боец причинно к небу.
Длинён, аж зависть родилась:
«Вот кто не думает о хлебе!
И ест, и пьет, и дрыхнет всласть!».
Второй ладонью треплет шорты.
В улыбке — блеск голодных глаз,
Но, вот, на бивень, толстый, твердый,
Девица телом подалась.
Я рот открыл от удивленья —
Так торопилась дама сесть,
На что-нибудь,без промедленья,
Что не взглянула, кто там есть!
Она от сладости стонала,
Осев на дюжий раритет,
Минуток пять верхом скакала,
Стремясь к победе из побед,
А после — силы изменили.
Принявшей в сладкой пытке, «кол»,
Самозабвенная, застыла,
В ворота вбив оргазма гол!
В то время молодая пара,
Как первобытная семья,
Вкушает дьявольского дара,
И не страшится ни черта!
Я ж, заглядевшийся на трио,
Что привлекало, как магнит,
Спускаясь, не шагнул, чуть было,
Под куст, что их интим хранит.
Мой взгляд, неверные листочки,
К семейной тайне приобщив,
Раскрыли до последней точки
Сквозь вероломной тени щит:
Подруга выгнулась пантерой
И льнет, и стонет, как поет,
Он — будто женщине неверной,
В допросе, с силой груди мнет.
Я отвернулся. Пусть играет
Беспечной юности волна,
Меня ж супруга ожидает,
Я получил свое сполна!
Неподалеку крутит диски
Тот, откровенный, светлый мир
И, запах жареной сосиски
Струится сквозь шпалерность дыр.
Там — голоса, здесь — полушепот.
Там — радость солнцу, здесь — разврат.
Ах, как хотел на эти тропы!
Как стыдно! Как стремлюсь назад!
Нет, все же очень интересно,
Что носит в шортах старший брат.
Вон, младший уступает место.
Шагну-ка ближе, наугад.
Так, погляжу одну минутку,
И к благоверной побегу,
А ночью вспомню, вроде вшутку,
Про трио здесь, на берегу.
Старшой меня тот час заметил,
И, усмехнувшись, снизошел.
Он обнажил, какого в свете
И в порнофильме б не нашел!
Да, неспроста молва доносит,
Что есть в народе «жеребцы»,
И неприметно молот носят
По женщин счастью кузнецы.
Младшой подругу вновь целует.
По опыту прошедших дней,
(Таких узрит — «кина не будет»),
Вот и порхает перед ней!
Ракета поднялась для старта.
От смазки — блеск. В висках отсчет.
Вновь дама сверху. Как Астарта,
Любви богиня, их влечет!
Вдруг понял сам, что так волнует,
Чем трио так меня манит —
У той, на старте, что целуют,
С жены фигуркой сходен вид.
И тут же волны вожделенья
Объяли, к страху и стыду:
Уж не маньяк ли, в самом деле —
Представить в ней свою жену?!
Ведь я — прилежный обыватель,
С женой фантазии мои,
Но, любопытно: «обтекатель
Проникнет в плотные слои?!…
А вдруг второе «Я» открылось,
В котором сладко увидать
Жену, отдавшейся на милость,
Как проститутку, шлюху, блядь?!
От возбужденья задыхаться,
Но самому другим отдать,
Не помешав ей наслаждаться,
И тихой ревностью страдать?
А если я собой не стану,
И буду рыскать, словно зверь,
Искать в аллеях, неустанно,
С супругой сходной, как теперь?!
Тем временем ушел со старта,
Размером с конский племенной,
Тот, что длиннее ростом брата,
И с непомерной толщиной.
Вовсю стараются ребята
На ЭТО женщину одеть,
Как я, к нетронутой, когда-то,
Жене мечтал войти на треть.
Младшой на плечи налегает,
Подружке зажимает рот,
Что кардинально помогает
С округи не привлечь народ.
Но даже скомканной рубахой
Тот крик едва смогли заткнуть,
А захрипевшая деваха,
Уже пытается вспорхнуть.
Потом упали плетью руки,
Сама, обмякнув, наползла,
И застонала в сладкой муке,
Забыв себя, не помня зла.
И было после, как обычно:
С поправкой правда, на размер,
Мадам дала вполне прилично,
Трусливым девушкам в пример.
Я задохнулся от восторга
Невероятность потрясла:
И как же он вместился только!
И так легко перенесла!
А им — плевать на ротозеев!
Они — покинули весь свет.
За стоном стон восторгом зреет
И упоенья слаще – нет!
Я позавидовал их счастью,
Какого сам не в силах дать,
Лишь голод утолив, отчасти,
Как бракодел, ни — дать, ни — взять!
Все кончилось. И вновь округа
Вернулась в красках, в пенье птиц.
Встав неохотно, их подруга
Застыла, ахнув, глядя ниц.
Когда ж прошло оцепененье,
С лицом, багровым от стыда,
Рукою робкой измененья
В себе открыла без труда.
И, чтоб растерянность мгновенно
Не переплавилась в испуг,
Братья, похоже, откровенно,
Взялись за комплименты, вдруг.
Она багрово покраснела,
Так, будто был пока — пролог,
Беря смущенно, неумело,
Пол ста гринов за уголок.
Они с улыбкой одевались,
О новой встрече сговорясь,
Шутили, весело смеялись,
И я ушел, на них косясь.
Когда ж в аллее оглянулся,
Где солнца плотная стена:
Под ручку с двух сторон берутся,
А между них — моя жена!
Померкли лица, море, солнце —
В глазах сплошная темнота,
Лишь смех любимой слышу — льется,
Но — шум в ушах, но — дурнота.
Жена диагноз утвердила:
Обычный тепловой удар.
Как хорошо, что я бродила,
Оставив на потом загар!
Она в глаза смотреть стеснялась,
Играя верную жену,
А сердце — молча разрывалось,
Лишь вспоминал картину ту!
Ах, если б сам не соблазнился,
Оставшись рядышком с женой, —
Но разве б ужас не случился?
Нашелся б кто-нибудь иной!
Ах, эти ялтинские пляжи —
Опасность, горе и тоска.
Я представлял, как к ночи ляжет,
Сверкнув на мужа свысока.
Как холодны у страха руки!
Картину горя пишет жуть,
Что снова встретятся с женою,
Те двое, чтобы обмануть.
Даря цветы, целуя руки,
На встречу вновь уговорят,
Коль у неё от вин Масандры
И очи и уста горят!
Но не услышу стонов звуки
Любимой, уведённой прочь,
И обрекут: меня — на муки,
Ее — на сласть из ночи в ночь!
Так и приучат, раз за разом,
Быть наковальней кузнецов,
И не почувствует экстаза,
Побыв со мной, в конце – концов!
В конце — концов настанет время,
Когда любовные дела
Со мною — превратятся в бремя.
Была супруга, да сплыла!
От невеселых размышлений
Отвлек лишь розовый мускат,
Да поцелуй супруги хмельной,
Ее стараньем и рогат.
Когда прикончили бутылку,
А из другой — вторую треть,
Жену клонило к взглядам пылким,
Меня — все выслушав, стерпеть.
Волнуясь так, что голос дрогнул,
Жена , почти что по слогам
Сказала: «Я тебя немного
Видала под одной из дам.»
Потом — тяжелое молчанье,
Что душу резало, как стон,
Мой вздох под видом оправданья.
Красноречивым вышел он.
В кафешке музыка играла.
Не танцевалось, не пилось.
Жена свою вину признала,
С которой выплеснула злость.
Тогда я сам представил сцену,
Как ей, обиженной до слез,
Хотелось, чтобы за измену
Во мне страданье разлилось.
Так разлилось, чтоб затопило
Душицы каждый уголок,
Чтоб больше не повадно было
Забиться с кем-то в закуток!
Она не долго собиралась,
Чтоб напрямик все рассказать:
— За баксы с ними сторговалась,
Тебя желая наказать.
Тянула время, примерялась,
Ждала смятенье увидать,
Ведь я совсем не собиралась…
Ведь ты не мог меня отдать!
А ты, в испуге и сомненье,
Смотрел сквозь сладостный восторг.
Врёшь! Ты – узнал, но на мученье
Меня молчанием обрек!
Я ж, милый, очень растерялась,
Ведь не было пути назад!
Толкнул, чтоб этим занималась —
Ты сам, не став меня спасать!
— Я не узнал тебя, ну, честно!
Вы ж были метрах в тридцати!
Мне стало просто интересно,
Тебе потом и изложить,
Как дама та с тобою сходна,
Но, в развращённости своей,
Берёт средь бела дня, свободно,
Гигантов у чужих мужей!
Что это ты – я не поверил!
Ты ж не такая все года!
Я ж всю тебя сто раз промерил,
А тут – что конская елда!
Такое я впервые видел,
И мне не верилось глазам!
Ну, неужели так обидел,
Что ты за мной, как партизан!
Как мог поверить что супруга
Садится на такой объект!
Тем паче – платная услуга,
Вот у меня и в мыслях нет!…
Однако, ты ж не всполошилась,
И опустилась наконец!
И где такому научилась:
Пускать оглобли в свой венец!
Жена красна. И очи – долу.
Я – на коне, и пью до дна.
Она молчит, довольно долго,
Но выпивает вновь вина,
И после, тихо произносит,
Желая просто объяснить:
Да, видела, что каждый носит,
Весь низ от страха начал ныть!
Испуг рождает возбужденье,
Желанье — вызывает страсть.
Кчему мое сопротивленье?
Раскрывшись, плоть уже — сдалась!
Ты ж наслаждался, видя это —
Как в благоверную жену
Они вошли, по сантиметру,
Перчатку будто натянув!
А я тебя еще любила,
Хотя и слезы в два ручья,
Что больше не являюсь милой,
Что всем доступна и ничья.
Я ж, милый, для тебя старалась, Чтоб видел, как гигант войдет,
Коль это доставляет сладость —
Услышать, как жена орёт!
В надежде, что мои страданья,
Хотя б чуть — чуть, растопят лед,
Я — отдалась на истязанье,
Ты ж – упивался, видя. Вот…
В след боли разливалась радость,
В ушах, оглохших: шум и звон,
И я от счастья разрыдалась —
С горячим всплеском стонет он.
Потом просил, чтоб с ним осталась,
Оставив мужа, дом и жизнь…
В пикантной позе обнималась,
Ликуя, ощущая «приз»!
И получила приглашенье
Стать им супругой на двоих.
У них: и — дом, и — сбереженья,
И в виноградниках паи.
Но я — к разбитому корыту,
Сама не знаю, почему?
У мужа сердце льдом покрыто,
Дай извращения ему!
Устала. Постелю отдельно,
А завтра утром все решим,
Что говорить с маньяком хмельным,
Который в мыслях — не грешим!»
«Ну и катилась бы, блядища,
С дырой кобыльей — к жеребцам!
Сама — глазами, так и рыщет,
Стелясь здоровым молодцам»!
Так хмель сыграл дурную шутку,
Язык я поздно прикусил.
Она ушла, в обиде жуткой,
Я — водкой пищу заместил.
Лежат два маленьких листочка —
Надежы розовая нить.
Быть продолженью, или точка?
Есть дата Точке, и не ныть!
Лежат два маленьких листочка —
Билеты в поезд до Москвы,
Два нежных, и родных цветочка,
Которые так любишь ты!
Но эти мысли тоже, тонут
Со звоном горла о стакан.
Никто не будет болью тронут.
Им всем плевать: я — просто пьян.
Ах, эти ялтинские пляжи!
Жену здесь за руку держи!
Так и шныряют взгляды вражьи,
Желая тела — не души!
Иначе — глазу не моргнется,
На час, на рынок отбежав,
Вновь — наковаленкой вернется
К тебе вернейшая жена!
И после, станешь изумляться:
Когда успели раздолбать?!
Держи за руку женок, братцы,
Чтоб ум вопросом не ломать!
Ах, эти ялтинские пляжи!
Но для меня они — пусты.
Ни — лиц, ни — спин, ни — рук, ни -ляжек!
Перед глазами — те кусты.
В ушах — болезненные стоны,
В уме — последние слова.
И снова, суть в стакане тонет,
И вновь, пустая голова.
Лишь иногда блеснет надеждой,
Многоголосая толпа,
Мелькнув похожею одеждой,
Но тут же давит, как клопа.
Но тут же в сердце вколет ножик,
Умом представив сей же миг,
Про то, как милую уложат:
Любой попутчик, проводник…
Уже в вине попутан разум,
И лишь надежда красит дни:
Пусть эти двое, я согласен,
Но дома ты ко мне вернись!
Жена, вот счастье, воротилась!
По истеченье двух недель.
О том, что было – не делилась,
Да я и думать не хотел!
Она пришла едва живая,
И отсыпалась пару дней,
Украдкой, по ночам рыдая
Про жизнь в борделе, средь блядей.
По возвращении нелёгком
О теле милой – не просил!
От изменившейся походки
Смущённо очи опустил.
Мы обмолчали это, даже,
Лишь согласившись, на потом,
Что снова, ялтинские пляжи,
Нас — не дождутся, уж пардон!
Надев армейскую панаму,
Рюкзак покруче подтянув,
Я бросил Ялте: «Твою маму…»,
Не обернувшись, не взглянув.
Коль так сошлось, в Москве решили,
Про Ялту – плюнуть, и забыть,
Мы ж, до неё, не плохо жили,
И первенцев, весной, — родить!
Ах, эти, ялтинские пляжи!
Из года в год – волнуют кровь!
С иным — иная жизнь завяжет,
Уж без надежды на любовь!
Ах, эти, ялтинские пляжи,
С бригадой «аистов» в тиши!
Другим на сердце тайна ляжет,
Нас здесь, напрасно, – не ищи!
1 241
Загрузка...
